АРХИМАНДРИТ АВВАКУМ (ЧЕСТНОЙ) – МИССИОНЕР, ДИПЛОМАТ, ВОСТОКОВЕД

История православной миссии

Предисловие

Искать это имя в дореволюционных богословских словарях и энциклопедиях бесполезно. В 1-м томе «Православной энциклопедии» статья «Аввакум (Честной)» занимает всего один столбец.1 Его имя почти забыто, и о деятельности этого выдающегося миссионера и китаеведа напоминают страницы книги «Фрегат Паллада» И. А. Гончарова. Ведь архимандрит Аввакум принимал участие в кругосветном плавании на фрегате в составе экспедиции Е. В. Путятина, и Гончаров посвятил своему спутнику немало добрых слов. Лишь в 1899 году в «Тверских епархиальных ведомостях» была опубликована сжатая биография о. Аввакума, принадлежащая перу его земляка – доцента Санкт-Петербургской Духовной академии И.П. Соколова.2 Однако сведения, приведенные в этой статье, недостаточно полны и содержат неточности.

Детство. Отрочество. Юность

Уже дата рождения Дмитрия Семеновича Честного, указанная в «Русском биографическом словаре» и «Тверских епархиальных ведомостях», – 18 сентября 1801 года – вызывает сомнения. В аттестате, выданном Санкт-Петербургской Духовной академией в 1829 г., Дмитрию Честному 30 лет, то есть год рождения -1799.3 Однако по данным ученических ведомостей Старицкого уездного училища и Тверской духовной семинарии год рождения Дмитрия Честного – 1804; в «Годичной ведомости о учениках Старицкого духовного уездного училища за 1818 г.» Дмитрию Честному 14 лет 4, а в «Годичной ведомости об учениках Тверской духовной семинарии за 1822 г.» – 18 лет.5 «Эта дата представляется наиболее вероятной, тем более что год рождения, указанный в аттестате Санкт-Петербургской Духовной академии, скорее всего, объясняется существовавшим в то время духовным регламентом, в соответствии с которым иеромонахом можно было стать лишь достигнув тридцатилетнего возраста, – отмечает современная исследовательница С. А. Васильева. – Дмитрий Честной стал иеромонахом в 1829 году, то есть по документам год рождения необходимо было указать не позднее 1799 г., что и было сделано (такая практика была распространенной; так, учителю Аввакума отцу Иакинфу (Бичурину) было прибавлено с этой же целью целых восемь лет)»6.

Сохранилось еще одно свидетельство, подтверждающее, что Дмитрий Честной родился в 1804 г. На обороте одного из писем Аввакума из Китая есть запись, сделанная неизвестным лицом: «1869-го года. Для памяти. 1). Брат наш отец Архимандрит Аввакум родился 1804-го года в феврале месяце, – в миру Димитрий Честной. По окончании Академического курса 1829 года ноября 19-го7 дня, постриженец Александроневской Санкт-Петербургской Лавры». Далее в записи приводятся сведения о брате Дмитрия – Алексее Честном. «Многочисленные подробности свидетельствуют о том, что автор хорошо знал и самого Аввакума и его семью, поэтому следует признать наиболее вероятной датой рождения Дмитрия Честного февраль 1804 г.»8, - такой вывод делает С. А. Васильева.

Место рождения о. Аввакума из существующих источников также не совсем ясно: «Русский биографический словарь» называет «погост Родик»9 Осташковского уезда Тверской губернии. Но населенного пункта с названием Родик в Осташковском уезде не было. По-видимому издатели Словаря по недосмотру пропустили опечатку. И.П. Соколов, уроженец Тверской губернии, в статье, посвященной о. Аввакуму (1899 г.), приводит правильное название: «погост Рожок»10 того же Осташковского уезда. И действительно, существовал погост Рожок, расположенный в 30 верстах от Осташкова на озере Селигер, по правую сторону Старорусского тракта. В этом небольшом, но имевшем церковь погосте, и родился Дмитрий Честной.11

Следующие сведения о Дмитрии Честном относятся к 1817 году. Он упоминается в списках, присылаемых из уездных училищ в Тверскую духовную семинарию, в числе «поступивших в высшее отделение низшаго отделения»12.

На этом листе не указано уездное училище, представившее сведения, но предыдущая запись содержит данные об учениках Старицкого уездного училища, а написана она тем же почерком и на такой же бумаге, что и интересующая нас. Затем Дмитрий Честной упоминается в «Годичной ведомости о учениках Старицкого духовного уездного училища за 1818 г.» В списке высшего отделения первым номером значится: «Дмитрий Честной Старицкого уезда села Бабина священника Семена Димитриева сын. Лет – 14, поступил в ученики – сентября 1-го дня 1815 года, поведения честного, способностей хороших, прилежания изрядного, успехов очень хороших»13.

Из этих записей следует, что к 1815 г. семья священника Семена Дмитриевича Честного переехала в Старицкий уезд. В то время существовало несколько населенных пунктов с названием «Бабино», но лишь село Бабино (впоследствии Никольское), расположенное в 50 верстах от Старицы на Осташковской торговой дороге, имело церковь, где мог служить отец Дмитрия Честного.14

1-го сентября 1819 г. Дмитрий Честной поступает в Тверскую духовную семинарию, где обучается весьма успешно: во всех сохранившихся ведомостях отмечаются хорошие способности и прилежание, отличные успехи и «отлично честное» поведение.15

Во время экзаменов в 1823/1824 учебном году, когда Дмитрий Честной обучается уже на высшем отделении (в 1822/1823 уч. г. – среднее отделение16), он демонстрирует хорошие знания, о чем свидетельствуют оценки: по классу церковной истории – отлично, довольно хорошо, отлично; по классу греческого языка – отлично, очень хорошо, отлично; по классу еврейского языка – очень хорошо, отлично; по классу богословия – отлично.17 Кроме того, Дмитрий Честной открывает «Список Тверской семинарии учеников, отличных по благонравию»18.

Сведений о семье Честных сохранилось очень немного, и почти все они относятся именно к периоду обучения Дмитрия в Тверской духовной семинарии. В прошении, поданном в семинарское правление Дмитрием Честным и рассмотренном 28 октября 1822 г., содержится просьба «по бедности и многосемейству отца его, принять его в число казеннокоштных воспитанников». Правление вынесло решение: «Ученика Честного, по прописанным в его прошении причинам и по уважению очень хороших успехов в учении, при отлично честном поведении, на открывшуюся в семинарском корпусе казеннокоштную вакансию определить»19.

Из ученических ведомостей известно, что вместе с Дмитрием в Тверской духовной семинарии обучался его младший брат – Алексей Честной (зачислен 12 сентября 1819 г.,20 то есть всего на двенадцать дней позже самого Дмитрия), который, правда, не отличался такими успехами, как Дмитрий: «поведения хорошего, способностей - средственных, прилежен, успевает средственно»21.

«Фамилия Честных упоминается в ведомостях Тверской духовной семинарии еще несколько раз – в списках учеников низшего 2-го отделения, за 1823/1824 учебный год значится Петр Честной, – сообщает С. А. Васильева. – Однако указаний на то, что Петр Честной является братом Дмитрия и Алексея у нас нет»22.

Окончив Тверскую духовную семинарию в 1824 г., Дмитрий Честной поступает в Санкт-Петербургскую Духовную академию, которую заканчивает в 1829 году, а 25 сентября того же года «академическою конференциею с утверждением комиссии духовных училищ возведен на степень старшего кандидата с правом получить степень магистра по прошествии одного года, если служба его будет одобрена епархиальным начальством»23.

Но этим правом Дмитрий Честной не воспользовался: аттестат был подписан 21 ноября 24 (очевидно, тогда же и получен), а 9 ноября 25 он принял постриг и имя Аввакум, решив отправиться в Пекин миссионером-иеромонахом в составе 11 русской миссии.

В составе 11-й Пекинской духовной миссии (1830-1840 гг.)

В 1829 году закончилось пребывание в Китае 10-й Пекинской миссии и началось формирование состава очередной, 11-й миссии. Согласно Кяхтинскому трактату от 1728 г., в состав миссии входили: 1 архимандрит, 2 иеромонаха, 1 иеродиакон, 2 церковнослужителя и 4 студента. 26 Начальником 11-й миссии был назначен архимандрит Вениамин (Морачевич), уже прослуживший 10 лет в сане иеромонаха в предшествующей миссии. В число миссионеров-иеромонахов назначен был и Димитрий Честной. Как уже было отмечено, перед отправлением в Китай, 9 ноября 1829 г. он был пострижен в монахи с именем Аввакум, а 21 ноября рукоположен во иеромонаха. Зачисление в Пекинскую миссию было важным шагом в жизни о. Аввакума. Оно предрешило его дальнейшую судьбу, определило характер и направление всей его последующей деятельности. Все его дальнейшие труды так или иначе были связаны с его десятилетним пребыванием в столице Срединной империи.27

В состав отправляемой в Китай 11-й миссии были включены также: иеромонах Феофилакт (Киселевский), иеродиакон Поликарп (Тугаринов) (оба – из С. Петербургской Духовной академии), лекарь Порфирий Кириллов, студенты Е. И. Сычевский и Курляндцев. Приставом миссии был назначен подполковник М. В. Ладыженский. Эту миссию сопровождал за границу до Урги (Монголия) профессор Казанского университета по кафедре монгольского языка А. В. Попов, «путешествовавший по назначению правительства» по Восточной Сибири и по кочевьям бурят и монголов в Забайкальском крае. 28

Смена состава миссии должна была осуществляться в Пекине. Начальник 10-й миссии – о. Петр (Каменский) – получил из Министерства иностранных дел послание (от 6 февраля 1830 г.), в котором содержалось следующее предписание: «Вашей попечительности предоставляется, чтобы во время пребывания в Пекине прежних членов с новыми, первые сообщили сим опыты своих занятий в китайском и маньчжурском языках, преподав им словесные и письменные наставления к успешнейшему оных изучению и вообще к прохождению их обязанностей с желаемой пользой» 29.

Основы китайского языка о. Аввакум в 1830 г. начал изучать еще в Кяхте под руководством известного китаеведа – о. Иакинфа (в миру – Никита Яковлевич Бичурин), на которого произвел благоприятное впечатление: «Среди новых миссионеров выделялся, пожалуй, иеромонах Аввакум Честной, молодой человек лет двадцати пяти, немного болезненный, но ума острого и соображения быстрого. Объяснения он схватывал на лету и запоминал их, кажется, крепко»30.

Основную цель русской миссии в Пекине составляло богослужение, проповедание Евангелия, поддержание веры в исповедовавших православие албазинцах (потомках русских жителей крепости Албазин, взятых в плен китайцами в 1685 г.31

Однако со временем миссия расширила круг своей деятельности. К первоначальному чисто пастырскому служению ее членов добавились также научные послушания – изучение Китая, его языков, истории и религий. До 1863 г. члены миссии выполняли также и дипломатические функции в посредничестве при сношениях русского правительства с Китаем. (Только с указанного года в Пекине была учреждена отдельная от духовной дипломатическая русская миссия). И о. Аввакуму пришлось потрудиться на всех упомянутых поприщах.

Пастырское служение пекинских миссионеров в то время имело ограниченный характер: поддержание православия и пастырское попечение о тех немногих потомках русских пленников, которые на чужой земле не совсем еще утратили веру своих предков. Миссионерская деятельность среди «природных жителей» не разрешалась китайскими властями до 1858 г. Поэтому члены миссии должны были следовать инструкции, предписывавшей «избегать нескромной ревности, могущей произвести больше вреда, нежели истинной пользы»32.

Инструкция, данная в руководство членам миссии, вменяла им в обязанность совершение богослужения, проповедание Евангелия, обращение и утверждение в вере албазинских христиан, перевод на китайский и маньчжурский языки литургии, молитв и катихизиса, а также воспитание при миссии нескольких мальчиков албазинского рода, которые потом могли бы стать проповедниками православной веры в Китае.33

Прибыв в Пекин 30 ноября 1830 года, о. Аввакум добросовестно стал исполнять свои новые обязанности, несмотря на некоторые неблагоприятные обстоятельства. В письме к своему земляку и товарищу по С. Петербургской Духовной академии он описывает условия своей жизни в китайской столице. (Приложение № 1). Ехал он туда, по его выражению, как в гости, заранее восхищаясь и тамошней природой, и китайской экзотической жизнью, и разнообразием предметов для занятий. По приезде, однако, во многом ему пришлось разочароваться. Главной причиной тому был неуравновешенный характер начальника миссии, архимандрита Вениамина. (см. Приложение 1). Физическим здоровьем о. Аввакум тоже не мог похвалиться. Вскоре по приезде он простудился, и простуда, из-за плохого устройства его жилища, перешла в ревматизм. Жить в Пекине о. Аввакуму было определено в албазинской роте, в северовосточном конце города (в 6-7 верстах от первоначального расположения миссии – Сретенского монастыря, находившегося в центре Пекина). Там, на окраине Пекина, незадолго до того была восстановлена и освящена в честь Успения Божией Матери старинная православная церковь, возведенная еще при первых албазинцах и посвященная сначала Софии Премудрости Божией, а потом – святителю Николаю. Прихожанами этой церкви были «албазинцы», то есть потомки уведенных в 1685 г. китайцами в плен русских подданных, жителей крепости Албазин.

Богдыхан Канси, удивленный храбростью, с какой русские защищали свой острог, зачислил пленников в свою гвардию, под названием «русской роты», отвел им жилище, назначил денежное жалованье, приказал даже дать им жен-китаянок, правда, «из смирительного дома, где они содержались за примерный разврат»34.

С тех пор хотя православие и поддepживaлocь среди албазинцев русскими миссиями, но в своей жизни они, из-за оторванности от родины, подверглись глубокой нравственной пopче. «От России они совершенно отдалились духом», – писал Е. Тимковский, побывавший в Китае в 1820-1821 гг. – Даже принявшие крещение «по родству и зависимости подданнической столько сблизились с маньчжурами, что весьма трудно различить их: говорят одним языком, т. е. китайским, одинаковую с ними носят одежду и в самом образе жизни приняли все правила бедного, празднолюбивого маньчжурского солдата, суеверного поклонника закону шаманскому»35.

«Албазинцы совершенно окитаились», – писал в 1844 г. из Пекина иеромонах Гурий (Карпов) (впоследствии архиепископ Таврический) к Саратовскому епископу Иакову (впоследствии – архиепископ Нижегородский). «Кроме обличья и какой-то отваги, в них русского ничего не заметно. Они не знают никакого ремесла, даже, по службе; в императорской гвардии, считают всякое занятие, могущее доставить им хлеб насущный, недостойным себя. Они бедны, бедны до крайности – бедны, несмотря на огромное жалованье, удобные квартиры и готовое содержание; нерасчетливые, занятые своим благородством, праздные, необразованные, лукавые, вероломные, больные душою и телом, они в неоплатных долгах у здешних, откупщиков и стали притчею народа. Женщины, вообще, лучше мужчин.., но при меньшей испорченности сердца не больше показывают готовности принимать и исполнять евангельское учение. Это испортившийся виноградный сок, из которого не только нельзя сделать вина, но даже и уксуса. Учение о будущей жизни, воздаяние за добро и зло, о примирении Бога с человеком посредством искупительной жертвы Иисуса Христа не только не вошло в их жизнь, но плохо дружится и с их памятью...Самый ревностный из наших христиан очень ненадежен, при первом отказе ему в чем-нибудь он забудет и христианство и подворье»36.

Понятно, что пастырская деятельность о. Аввакума среди таких прихожан не могла быть легкой. Их обращение в православие было непростым делом. Владыка Гурий (Карпов) рассказывает о двух случаях из пастырской практики своего предшественника – о. Аввакума.

«Некто албазинец Варнава, долго молился пред иконою (не помню какою) о том, чтобы сын его получил полный оклад гвардейского солдата. Богу не угодно было услышать такой молитвы, и Варнава, лишь только услышал, что сыну отказано в окладе, схватил нож и изрубил икону в мелкие куски. О. Аввакум, услышав об этом, сказал предстоявшим албазинцам, что Варнава умрет за такой тяжкий грех. Не знаю, какую смерть предвещал о. Аввакум: по-китайски можно разуметь и временную, и вечную; но Варнава, без всякой предварительной болезни, умер в жестоких муках, не дальше, как на третий день! Это обстоятельство еще в свежей памяти у всех и так сильно подействовало на албазинцев, даже на язычников, близ живущих, что никто не смеет насмехаться, или злословить русскую веру. Еще пример. О. Аввакум, разговаривая с албазинцами, узнал от них, что некто Петр, не хочет крестить своего сына, сказал при этом случае, что Петр в таком случае больше потеряет, нежели он думает: его сын умрет. Петр, когда сказали ему об ответе о. Аввакума, посмотрел на своего сына (он был здоров, красив) и сказал, что если он умрет, то непременно будет ходить в церковь. Вскоре мальчик захворал так, что отец отчаялся в его жизни, и послал спросить: точно ли сын его выздоровеет, если окрестится? Ему отвечали, что христиане никогда не лгут; что пусть он испытает, то увидит, что они веруют во Всемогущего! Мальчик был окрещен и выздоровел»37. Но даже после его выздоровления Петр, вопреки своим обещаниям, все-таки не стал посещать церковь».

В 1831 году в Пекине проживало около 100 албазинцев; из них крещеных только 53 человека.38 О. Аввакум делал все, что мог, для научения вере и для «смягчения нравов» своих прихожан. Он регулярно совершал богослужения в церкви Успенской Богоматери. Постепенно он овладел китайским языком настолько, что с 1836 года мог говорить на нем проповеди. По воскресным дням, отслужив литургию, он обращался к прихожанам со словом назидания. Ссылки на текст из прочитанного Евангелия в нескольких экземплярах о. Аввакум раздавал слушателям. (Еще в конце ХIХ в. в библиотеке Пекинской миссии хранились две проповеди о. Аввакума на китайском языке на праздники Введения во храм Пресвятой Богородицы и Рождества Христова).39

В 1835 году о. Аввакум был назначен начальником Пекинской миссии, – на место уволенного по болезни до выслуги обязательного десятилетнего срока архимандрита Вениамина. Когда архимандрит Вениамин по болезни, просил его уволить от должности до истечения 10-летнего срока, то на прошение его последовало согласие. Иеромонаху Аввакуму предписанием Азиатского департамента от 3 июня 1835 г., было поручено вступить в должность начальника миссии до окончания срока пребывания ее в Пекине.40

С этого времени круг его деятельности расширился; на о. Аввакума было возложено руководство остальными членами миссии и управление всеми ее делами. Но вместе с тем о. Аввакум смог уделять больше времени переводческой деятельности и научным изысканиям.

Для чтения своим прихожанам он переводил на китайский язык поучения, церковные песнопения и молитвы, перевел на китайский сочинение И. Д. Мансветова «Черты деятельного учения веры» (1839), а на тибетский язык – Евангелие от Луки (1840). (Тибетский язык о. Аввакум выучил с помощью тибетского ламы и переводил евангельский текст под его руководством). Детей своих прихожан он учил на китайском языке православному вероучению, арифметике и географии. Занятия проходили в училище, устроенном для детей при начальнике 10-й миссии – архимандрите Петре (Каменском) (1820-1830 гг.).

Миссионерские труды о. Аввакума обращали на себя внимание его непосредственного начальства – Азиатского департамента Министерства иностранных дел. По представлению МИДа, в 1837 году, «во внимание к отличному усердию и ревностным трудам»41, о. Аввакум был награжден орденом Св. Анны 2-й степени, с выплатой 120 рублей серебром в год.

Каждый член миссии, по инструкции, должен был разрабатывать какую либо тему, касающуюся древней и новой истории Китая, а отчет о своих занятиях представлять в Азиатский департамент. О. Аввакум обязан был, «получив достаточное познание в китайском и маньчжурском языках, заниматься исследованиями веры Фоевой (буддизма – а. А.) и веры Лоудзыя (Лао Цзе – основатель даосизма – а. А.), переводами книг, в коих изъясняются правила сих вер, и приготовлением нужных на оныя возражений»42. Однако любознательный иеромонах, имевший особую склонность и способности к языкознанию, пошел в своих научных занятиях гораздо дальше этих требований.

Кроме двух обязательных языков – китайского и маньчжурского, он, под руководством ученых лам, изучил еще монгольский и тибетский языки. Со знанием этих 4-х языков (впоследствии и корейского) он получил возможность знакомиться с обширной литературой и почерпать из нее ценные сведения в разных областях знания. О. Аввакум интересовался различными религиями Восточной Азии, изучал историю, географию, этнографию Маньчжурии, Южной Сибири, Кореи, Индокитая. Особый интерес вызывали у него те сведения, которые хотя бы косвенно относились к России или к распространению христианства в Азии. Так, он собирал сведения о походах монголов в русские земли и в Венгрию, о проповедниках христианства до ХVI в., занимался изучением азиатского Востока и, «по единогласному отзыву всех русских ориенталистов, лично его знавших, стал одним из замечательнейших ученых своего времени»43.

Свои энциклопедические знания о. Аввакум продемонстрировал еще в Китае, когда там была найдена древняя надпись в монастыре города Баодинь-фу, сделанная на камне. Не сумев расшифровать текст, пекинские ученые обратились за помощью к о. Аввакуму, который предложил вариант прочтения этого монгольского текста на основе сходства некоторых букв с тибетским алфавитом. Он занялся дешифровкой надписи, перевел ее всю от начала до конца. Она оказалась написанной на монгольском языке древним квадратным шрифтом и содержала грамоту вдовы императора Дарма-Балы, данную в 1321 г. Вскоре после этого в государственном архиве был найден старинный китайский перевод этой надписи, и вскоре выяснилось, что вариант, предложенный о. Аввакумом, полностью ему сответствует.44

Однако о своем открытии о. Аввакум и не думал объявлять; только после оглашения этого факта в 1846 году членом Русского Географического Общества В. В. Григорьевым, был закреплен приоритет русского востоковеда.

Каково же было место о. Аввакума в истории отечественного китаеведения? Предоставим слово его биографу – доценту СПбДА И. П. Соколову. «Конечно, дело специалиста судить о том, каковы достоинства и недостатки ученых работ о. Аввакума, печатных и рукописных, и какое место занимает он среди русских ориенталистов-синологов. Из отзывов о нем лиц компетентных мы можем, однако, заключить, что о. Аввакум превосходил своих предшественников синологов (которые почти все были из членов Пекинской духовной миссии) и широтою своих знаний и большей научностью своих приемов. Он знал, как сказано уже (кроме новых европейских) пять восточных языков с их палеографией и литературой, тогда как самый знаменитый из его предшественников о. Иакинф в совершенстве владел только одним китайским языком. Первые pycскиe синологи, образовываясь почти исключительно в Пeкине, невольно подчинялись «влиянию духа китайского» и обнаруживали недостаток критического отношения к материалу, составляющего необходимое свойство истинной науки. Широкая ученость и природные дарования о. Аввакума вместе с возможностью для него пользоваться трудами предшественников, прокладывавших дорогу для позднейших исследователей, предохранили его от подобной односторонности. По замечанию известного ориенталиста и археолога П.С. Савельева, он «прилагает к изучению Китая уже европейское воззрение»45. В этом отношении о. Аввакум является в известной мере предшественником новой школы русских синологов с такими ее представителями, как гг. Васильев и Георгиевский»46.

В последние 5 лет своего пребывания во главе 11-й Пекинской миссии о. Аввакум должен был исполнять и дипломатические обязанности – посредничество при переговорах с китайскими чиновниками, перевод на китайский язык официальных бумаг, сбор сведений о китайских властях, их действиях и намерениях. Переводы разных бумаг отнимали у него немало времени. О. Аввакум был не только переводчиком в собственном смысле слова, но и советником при переговорах, знавшим характер и нравы китайцев. Во главе миссии о. Аввакум оставался до самого конца своего 10-летнего пребывания в Пекине, – до 1840 года.

Снова в Петербурге (1841 – 1852)

В 1841 году о. Аввакум возвратился из Пекина в С. Петербург. Ему было сохранено жалованье в размере 1200 рублей, которое он получал теперь в виде пенсии. Кроме того ему выплачивалось еще 800 рублей – как оклад на службе Азиатского департамента, к которому он был причислен в качестве переводчика.47 В следующем, 1842 году, «за отличное усердие, с коим о. Аввакум в течение нескольких лет заведовал делами миссии», он был награжден орденом Св. Владимира 3-й степени, – «в воздаяние полезных трудов его по ученой части»48. В том же 1842 году о. Аввакум был избран действительным членом Конференции Санкт-Петербургской академии.49

Вскоре после возвращения из Китая о. Аввакум, по поручению Азиатского департамента, занялся описанием, разбором и систематизацией книг библиотеки этого ведомства. В 1843 году нелегкая работа подошла к концу; был составлен «Каталог книгам, рукописям и картам на китайском, маньчжурском, монгольском, тибетском и санскритском языках, находящимся в библиотеке Азиатского департамента» (102 стр.). Описанные здесь произведения восточной письменности в количестве 609 единиц составляли ценнейшее и, возможно, единственное собрание в Европе. Описанные здесь произведения постепенно приобретались библиотекой Азиатского департамента; впоследствии они были переданы в библиотеку Восточного отдела императорской академии наук.

Каталог, составленный о. Аввакумом, публиковался дважды, причем оба раза без указания имени составителя. В 1843 году он был напечатан с наименованием рукописей и книг в русской транскрипции, а вторично – с указанием названий в оригинале. Описанные в каталоге рукописи были разделены на 6 отделов; пять – по языкам написания: китайский (395 единиц), маньчжурский (60 ед.), монгольский (42 ед.), тибетский (75 ед.) и санскритский (16 ед.). 6-й отдел содержал перечень географических и астрономических карт (19 ед.)50. За составление «Каталога» о. Аввакум, по ходатайству МИДа, в 1844 г. был возведен в архимандриты, с назначением членом Санкт-Петербургской Духовной консистории и духовной цензуры.51

Для ученого востоковеда эти почетные должности были в тягость. Близость к высшей церковной иерархии вовлекала о. Аввакума в пустейшие интриги, отвлекавшие от научной деятельности. Вот характерный эпизод из жизни столичного «змеюшника».

Покойный протопресвитер армии и флота (или, как тогда именовалась эта должность, обер-священник) Кутневич перенес гонение. Его желали отдалить и учредить новое звание – архиепископа армии и флота. Эту мысль поддерживал обер-прокурор граф Протасов (в этой должности с 1836 по 1855 гг.) На это место предполагалось назначить Афанасия, ректора С. Петербургской Духовной академии. По доверию к архимандриту Аввакуму, жившему тогда на покое в Александро-Невской лавре, этот план был сообщен ему. Предлогом к удалению Кутневича был имевшийся у него недостаток в «переходящих суммах». Войцеховичу было поручено обревизовать его приходно-расходные книги. Добряк Аввакум не вытерпел, отправился к Кутневичу и все ему передал.

Кутневич просто сказал Войцеховичу: «Да что Вы тут стараетесь? У меня недостает десяти тысяч. Да будет воля Божия и начальства; я готов принять наказание». Все это было доведено до сведения Государя (Николая 1), кажется, князем Гагариным. Государь послал Кутневичу 10 тысяч для пополнения недочета, а когда через два-три дня граф Протасов представил доклад, Государь его уничтожил.52

Таким же хлопотным, отвлекавшим о. Аввакума от китаеведческих трудов, было и членство в цензурном Комитете. В должности духовного цензора о. Аввакум состоял до конца 1849 г. (В рукописном отделе Российской Национальной библиотеки сохранился документ, в котором о. Аввакум упоминается в должности цензора).53

Но 31 декабря 1849 г. указом Св. Синода он был уволен от должности члена цензурного Комитета. Причиной этого было одобрение о. Аввакумом сочинения ректора Харьковской духовной семинарии архимандрита Израиля, озаглавленного: «Обозрение ложных религий». Эта книга была напечатана в Харькове в 1849 г. и вызвала нарекания со стороны некоторых иерархов. Отзвуки этого «литературного скандала» содержатся в одном из писем Филарета (Гумилевского), епископа Харьковского (с 1859 г. – архиепископ), к Иннокентию (Борисову), архиепископу Херсонскому и Таврическому. «О. Израилю не хочется объявлять карательной воли; но – что делать? Слышно, что он еще окончил печатанием книжку, – сообщал владыка Филарет. – Опасаюсь, не вышло бы чего подобного и за нее. По слухам, он напечатал в ней историю какого-то иркутского иеромонаха-мистика, происходившую около октября 1834 года. Раненько, не правда ли? Время мудреное»54.

О. Аввакуму претили должности «лукавого царедворца», который должен «отираться в покоях», и он, несмотря на временную опалу, продолжал свои занятия в области китаеведения. За время пребывания в Китае о. Аввакум изучил несколько языков, что давало ему возможность пользоваться почти всей имевшейся в Китае литературой. Ознакомившись еще в Китае с монгольской палеографией, о. Аввакум, по возвращении в Россию, в 1846 г. разобрал и перевел древнюю монгольскую надпись на серебряной пластине, найденной в том же году в Восточной Сибири, по снимку, присланному ему на рассмотрение. «С чувством народной гордости, которую, надеемся, разделят с нами все, кому дорого имя русское, – писал по этому поводу востоковед В. В. Григорьев, – извещаем, что надпись, о которой идет речь, разобрана, прочитана и переведена совершенно удовлетворительно соотечественником нашим архим. Аввакумом Честным. И как еще было дело: сегодня прислали из департамента эту надпись к о. Аввакуму на рассмотрение, а завтра он уже представил туда свой перевод ее! Мало того, – представил, да и забыл о нем, точно как будто сделал самое простое, нетрудное дело. Еще образчик смирения и даровитости русского человека»55.

Позже о. Аввакум прочитал еще несколько подобных надписей, высеченных на камнях и монетах. Им же была открыта первая кючжукская надпись и найдено несколько букв киданьского письма.56

Сведения об этих памятниках восточной письменности о. Аввакум сообщил знаменитому синологу архимандриту Иакинфу (Бичурину), который, в свою очередь, познакомил с ними ученый мир в своем «Статистическом описании Китая» (1842). Отсутствие честолюбия и скромность были причиной того, что приобретение знаний и их практическое применение являлись главной его целью. Для о. Аввакума важен был только вклад в развитие науки, а не личная известность как ученого. Вот что писал по этому поводу секретарь императорского Русского Географического Общества барон Ф. Р. Остен-Сакен: «Равнодушный к собственной известности, о. Аввакум, как и следовало ожидать от человека таких высоких умственных и нравственных достоинств, всеми сокровищами учености своей готов был делиться и делился со всяким, кто бы ни обратился к нему за советом, указанием, справкой; готов был, по просьбе первого встречного, написать целый ученый трактат и отдать эту работу в полное распоряжение просителя, нисколько не заботясь о том, что он воспользуется его трудом для собственного прославления. Более бескорыстную преданность делу знания и большую чистоту души трудно представить себе»57.