Переход ко второму периоду. — Организование и отправление в Пекин четвертой миссии. — Деятельность ее. — Иезуиты в Китае.
Литература: Син. арх. дела. №№ 530 (1742 г.), 181 (1751 г.), 365 и 381(1756–1758 гг.), 217 (1761 г.). Моск. Арх. М-ва Ин. Д. Кит. Дела 1743, 1756, 1757, 1766–1769 гг. Сборник Куницына под 1742 и 1744 гг. Бантыш-Каменского и о. Даниила, в разных местах. М. Морошкина, “Иезуиты в России”, СПб. 1870 г., ч. II, гл. VI. Трусевича, Посольские и торговые сношения России с Китаем, Willams’а, The middle Kingdom, vol. II. Wylie, The Bible in China (Chinese Recorder, 1870, April-May). Ирк. епарх. ведом. 1869 г., № 25: перемена миссии в Пекине, Ibid. № 39: заметка о составе миссии Гервасия; Ibid. 1876 г. № 20: краткие сведения о пекинских духовных миссиях (по о. Даниилу), а также и друг. пособия (см. в цитатах).
В первое шестидесятилетие православная миссия в Пекине пережила начальный и, так сказать, пробный период своей скромной деятельности, обозначившей дальнейшую смиренную роль ее —поддерживать мерцавший светильник православия в среде потомков албазинцев и через них “пленять человеки неведущие в познании евангельской правды”[1]. Таким образом при посредстве российской миссии китайским жителям открывался свет православной веры. В этом прежде всего состояли смысл и значение пребывания в Пекине представителей православной России. Первые шаги русских миссионеров в этом направлении были удачными и верными: выражением основных принципов православия они заслужили уважение богдыхана и его чиновников, а также симпатии местных жителей[2]. Но привилегированное положение русских миссионеров не могло не возбудить зависти у всесветных маклеров — иезуитов. С помощью интриги они постаралась задержать развитие деятельности пекинской духовной миссии и успехи российской дипломатии. Православная миссия по благодушию своему мирно отнеслась к своим христианским собратиям и не только не воздала им злом за зло, напротив — заимствовала у них хорошее и доброе, “по делам же их не поступала” (Мф. 23: 3). Слабая в умственных и нравственных силах своих последующих членов и скудная материальными средствами, пекинская миссия должна была с половины XVIII стол. пройти тернистый путь заброшенного и плачевного состояния в духовной пустыне Китая. Но сила Божия в немощах совершалась. И при таком уничиженном положении наша миссия выполнила скромную службу православной Церкви и Отечеству, служа узлом, связывавшим две соседственные монархии. Так, начальники миссии выполняли по временам дипломатические поручения. С этого же времени начинается и литературная деятельность членов миссии (преимущественно великороссов) и воспитывавшихся в ней учеников, которые вместе с тем выступают на поприще драгоманской службы…
2 марта 1742 г. коллегия иностранных дел донесла Синоду о смерти в Пекине начальника третьей миссии, архим. Илариона[3]. 15 марта того же года состоялось определение св. Синода о назначении нового предстоятеля миссии и о придании ему помощников из людей, обучавшихся в школах ученых[4]. Следующим протоколом св. Синода от 10 мая 1742 г. (№ 16[5]) был намечен и кандидат на должность представителя православия в Пекине — прежний ректор и настоятель Спасского училищного монастыря в Москве, архим. Платон Левицкий, который проживал в то время в Киевской епархии. В том же протоколе было сделано распоряжение и насчет избрания, через Киевского архиепископа Рафаила[6], из той же епархии и в Печорской Лавре[7] ученых в школах лиц, причем советовалось обнадеживать избранных, “чтобы они никакого сумнения и размышления не имели: ибо хотя оное азиатское государство и дальнейшее есть и состоит почти все в идололаторстве, обаче народ тамошний, как св. Синоду известно, весьма незлобивый и приятный и обхождения изрядного, а паче, что слово Божие проповедуется тамо свободно, без всякого страха и запрещения. И к проповедующим слово Божие как сам хан, так и министры его оказывают почтение преизрядное”. В конце будущим членам миссии обещалось, при увеличенном содержании, знатное награждение и бессмертная слава, отпуск в Россию после десятилетнего пребывания в Пекине и производство на высшие должности.
Одновременно с такими распоряжениями св. Синод озаботился подысканием и кандидатов на убылые места учеников миссии. Протоколом его от 7 июля 1742 г. (№…..) было приказано Спасского училищного монастыря архим. Кириллу (Флоринскому) избрать из обретавшихся в Славяно-греко-латинской академии студентов одного человека из охотников, молодых лет, а при неимении желавших — кого заблагорассудится[8]. В следующем затем указе св. Синода на имя коллегии иностр. дел от 21 июля 1742 г. извещалось об избрании в указанной Академии ученика риторики Никиты Михайлова Чеканова, который по собственному желанию заменил собой прежде выбранного из пиитики солдатского сына Андрея Миронова[9]. Вскоре в св. Синод представлены были доношения киевского архиепископа Рафаила от 25/30 июля 1742 г. (№№ 932 и 953)[10] об избрании на место архим. Платона Левицкого, отказавшегося по болезни, наместника Киево-золото-верховского монастыря иером. Гервасия Линцевского (al. Ленцевского)[11], того же монастыря иером. Симеона Шмигельского да из Софийского монастыря иеродиакона Иоиля Врублевского. Им были выданы на проезд в столицу из казны Киево-Софийского собора восемь пар лошадей с кладовыми возами (по 12 руб. за пару), наместнику — коляска (за 25 руб.), иеромонахам — коляски по 18 руб. На расходы в пути первый получил 20 руб., а последние по 15 руб. Всего на снаряжение троих лиц было издержано 207 рублей[12].
После этого протоколом св. Синода от 24 сентября 1742 г.[13] и указом в коллегию иностр. дел от того же числа (за № 164) был определен первоначальный состав четвертой миссии из начальника, произведенного 25 сентября во архимандрита, иеромонаха и иеродиакона, которым было определено находиться в ведомстве Иркутского епископа. Но из лиц, назначенных в миссию, иером. Симеон Шмигельский скоро отказался от поездки в Пекин. Точно так же, вероятно, колебался и иерод. Иоиль Врублевский, определенный в 1742 году профессором синтаксимы в Славяно-греко-латинскую академию. Тогда протоколом св. Синода от 29 октября 1842 г.[14] было определено вытребовать “для некиих благословных вин” из киевского Златоверхо-Михайловского монастыря иеродиакона Илариона Завалевича, который состоял в то время регентом при Киево-Софийском кафедральном монастыре[15], да из Софийского же монастыря иерод. Феодосия Сморжевского. В указе св. Синода архиеп. Рафаилу (от того же 29 октября) было приказано “выслать этих лиц в самом скором времени, без всякого ко удержанию их отрицания”[16]. Феодосий Сморжевский был родом из Польши, обучался во Львове у иезуитов, потом состоял профессором Киевской академии[17]. 3 апреля 1742 г. он был пострижен в монашество в Киево-Софийском монастыре. Ему очень не хотелось ехать в Китай, и вследствие этого в прошении своем от 12 декабря 1742 г. он умолял св. Синод уволить его от такой обязанности. На эту просьбу, в протоколе св. Синода от 17 января 1743 г., состоялось решение произвести его во иеромонаха и “отправить в Пекин несомненно”. В тот же сан был произведен иерод. Иоиль, назначенный вместо уволенного из членов миссии иерод. Илариона Завалевича[18].
Таков был ход дела по составлению четвертой миссии, о чем св. Синод сообщил Сенату ведением от 20 января 1743 г., прося последнего выдать новой миссии прогоны и паспорт для свободного проезда вместе с рекомендательной грамотой в пекинский трибунал[19]. Руководством для новой миссии должна была служить прежняя инструкция, данная архим. Илариону Трусу[20]. Срок пребывания в Китае был определен впервые на семь лет, кроме проезда в Пекин и обратно[21]. Указом св. Синода в коллегию иностр. дел от 24 января 1843 г. (№ 72)[22] извещалось также о назначении архим. Гервасия с прочими и об оставлении в Пекине иерод. Иоасафа[23]. При новой миссии было определено, наконец, трое церковников, чем закончилась организация ее, и таким образом она составилась из следующих лиц:
1) Архим. Гервасий, начальник миссии. По именному указу Ее Императорского Величества, ему дозволено было носить наперсный крест[24] .
2) Иером. Иоиль, член миссии[25].
3) Иером. Феодосий, член миссии[26].
4) Иерод. Иоасаф, член миссии, оставленный за доброе и постоянное житие[27].
5) Созонт Карпов {церковники. Один из
6) Кирило Семенов{Кириллов носил фамилию
7) Кирило Иванов {Белецкого.
8) Алексей Смольницкий, келейник архим. Гервасия, определенный потом причетником.
9) Тимофей Андреев, служитель.
10) Матфей Стороженко, служитель[28].
Без иерод. Иоасафа миссия состояла из десяти человек согласно V статье кяхтинского трактата 1728 г.[29] Кроме того, к ней были прикомандированы ученики Ефим Сахновский и Никита Чеканов[30].
В соответствии с описанными распоряжениями правит. Сенатом 31 января 1743 г. дан через св. Синод следующий наказ новому начальнику миссии: “Тебе, архим. Гервасию, иеромонахам и иеродиаконам с прочими для безнужного в такой дальности содержания Ее Императорское Величество жалованье производить (повелела) архимандриту по 600 руб., иеромонахам по 300 руб., иеродиакону по 250 руб. в год, трем церковникам по 60 руб. в год, на церковные потребы по 50 руб. (в год) из суммы сибирского каравана на счет коллегии экономии, на каждые три года вперед, как прежнему архимандриту было определено. Также всем до китайской границы ямские и уездные подводы без излишества и недостатка”[31].
При этом на подъем и на покупку в пути дорожных припасов было выдано миссии 500 руб. из коллегии экономии, и кроме того был отряжен толмач Иван Яковлев Пустынный с жалованьем в 200 руб.[32]
И Сенат указал архимандриту Гервасию поступать в Пекине по прежней инструкции, причем в недоуменных делах начальник миссии по прежним прецедентам мог требовать рассуждения от иркутского преосвященного. Точно так же в случае недостатка в жаловании начальник миссии должен был обращаться к преосвященному же иркутскому, который обязывался немедленно удовлетворять просьбы первого. “Тебе же, архим. Ленцевскому, — гласил далее наказ, — и с тобою отправляющимся иеромонахам в бытность их в Пекине, при протчем по должности вашей звании, всемерно тщатися ко обучению себе тамошнего китайского диалекта. Быть в Пекине уреченное время, а именно противу отправленного в Камчатку архим. Хотунцевского чрез семь лет, кроме предлежащего туда и оттуда обратного поезда”. Наконец, для новой миссии были отпущены св. Синодом разные книги, и в том числе: Бароний, Кормчая, Корнелия а Ляпиде 11 томов, “О пришествии антихриста” Стефана Рязанского, Марка Антония де Доминуса, азбуки, буквари, Часословов, Псалтирей по 50 экз., катехизисов 10, формы возношений на ектиньях и т. п.[33] С своей стороны и члены миссии захватили с собой разные книги и школьные учебники, оставшиеся потом в миссии[34].
Вследствие сношений св. Синода с коллегий иностр. дел четвертой миссии 14 февраля 1743 г. был выдан рекомендательный лист от имени российского Сената к пекинскому трибуналу[35]. По обычному титулу лист гласил следующее: “Вам известно есть, коим образом в заключенном в 1728 году между империей всероссийской и китайским государством мирном трактате постановлено быть в Пекине при церквях греко-российского исповедания для отправления службы Божией священником российским. И такие священники тамо, по учинении помянутого трактата, со всякою свободностию и обретались, а именно: Иларион Трусов, Лаврентий, Антоний, Иосиф (rect. Иоасаф). А ныне пред некоторым временем чрез полученный от вас почтеннейший лист, мы уведомились, что из помянутого числа священников старший Иларион Трусов в прошедшем 1741 г. умре. И по указу Ее Императорского Величества, нашей всемилостивейшей Государыни, на место оного умершего Илариона Трусова послан в Пекин старший свящ. Гервасий Ленцевский, и при нем еще, на перемену обретающихся в Пекине священников Лаврентия и Антония, двое священников же — Феодосий Сморжевский и Иоиль Врублевский (с тремя служителями). Того ради вас чрез сие дружебно просим, дабы по представлению вашему от его богдыханского величества оным священникам по приезде их в Пекин, по силе имеющего(ся) между обоими государствами вечного мира трактата, позволена и дана была, как в пребывании их тамо, так и во отправлении службы Божией, всякая надлежащая свобода и благоволение, и в протчем бы в содержании оных поступало с ними как помянутый трактат гласит; такожде бы и в приключающихся случаях какого им от кого озлобления или обиды от двора его богдыханского величества склонное защищение и благодеяние они получить могли”.
Кроме этого, коллегия иностр. дел дала и с своей стороны наставление новому начальнику миссии (от того же 14 февраля 1743 г.). Упомянув в начале о паспорте для миссии[36], инструкции и указе ученикам на счет послушания архим. Гервасию, коллегия ставила на вид ему V статью кяхтинского трактата 1728 года, где не было упомянуто об архимандрите[37]. Вследствие этого и Гервасий не должен был именовать себя таковым, “дабы китайцы не причли такой чин в противность трактату и не принудили бы его иногда из Пекина выехать назад”. Новый начальник миссии обязывался лист от Сената передать в пекинский трибунал надлежащим образом, для чего должен был воспользоваться указаниями иерод. Иоасафа, который “по давной тамо бытности, знанию китайского языка и постоянному и доброму житию у китайских министров почтение и кредит имеет”. Вследствие этого он и оставлен был начальством в Пекине[38], а иеромонахи Лаврентий (Уваров) с Антонием (Льховским) имели возвратиться в Иркутскую епархию. Далее в наставлениях шла речь об учениках, которым приказывалось быть в команде и дирекции начальника миссии. “И надлежит ему, архимандриту, над всеми теми учениками в прилежном их обучении маньчжурскому и никанскому языку и письму и притом в постоянном и в воздержном житии крепкое смотрение иметь. И которые из них не будут ему, архимандриту, послушны и во обучении прилежать, или в какие непристойные поступки уклонятся, тех смирять ему, архимандриту, вместо ареста, держанием на посольском дворе во особливой палате, смотря по преступлению их продерзостей. А о науках их и состоянии и о протчем, что в надзирании их его, архимандрита, происходить будет, писать ему в коллегию при всяких случающихся оказиях обстоятельно”. При этом случае наше Министерство Иностр. Дел выразило вторично свое желание, чтобы двое или несколько учеников обучались японскому языку. На первое предложение коллегии в 1740 г. архим. Иларион Трус отвечал, что в Пекине не было знающих японский язык. Курьер же Шокуров объявил, что по-японски умеют объясняться китайцы, живущие в приморских городах, соседних с Японией. Вследствие этого коллегия поручила архим. Гервасию “во отыскании знающего японский язык человека наиприлежнейший труд приложить“; а если бы учитель не нашелся, то добиться разрешения китайского правительства посылать учеников в китайские города, близкие к Японии, или в саму Японию. В заключении своего наставления коллегия выразила большую заботу о потомках албазинцев. “В Пекине есть церковь греко-российского исповедания (кроме находящейся на российском посольском дворе), в отдалении от того двора, старая, во имя св. Николая Чудотворца. И живут при ней заведенные с российской стороны люди — христиане греко-российского исповедания (и называют тех людей сотня). И был при той церкви священник российский, который пред несколькими годами умре; а после его та церковь стоит без службы, и тем христианам к новой церкви на посольском дворе ходить весьма далеко. И тако те люди слышания слова Божия лишаются. И для того ему, архимандриту, при китайском дворе старание приложить, чтобы в той церкви паки службу Божию отправлять позволено было. И когда на то китайские министры позволят, то ему, архимандриту, в ту никанскую церковь для отправления службы Божией определить одного священника искусного и жития постоянного, который бы при оной и жительство имел”.
Получив прогоны на тринадцать ямских подвод (в том числе на две под книги)[39], начальник миссии выехал со свитой из Москвы, вероятно, в марте 1743 г.[40] По доношению Л. Ланга, один служитель из свиты Гервасия скрылся в Томске, а двое было оставлено из-за болезни. В Иркутск миссия прибыла 12 окт. 1743 г.[41] Во исполнение указа от 5 ноября 1743 г., Ланг, бывший в то время иркутским губернатором, известил о новой миссии ургинских правителей. 18 ноября бригадир и комендант Селенгинска Якобий (┼ в ноябре 1769 г.) переслал бумагу губернатора к Тшетухану. 1 декабря посланец, толмач Иван Фролов, вернулся из Урги с таким ответом: ”По трактату (1728 г.), отправленным от российского сената священникам или школьникам в Пекин надлежит ходить при караване, и для того оный архимандрит со священники и причетники и со служители имеют быть удержаны”. Вследствие этого четвертая миссия, перебравшаяся было в Селенгинск в ноябре 1743 г., вынуждена была вернуться в Иркутск, где и стала ожидать дальнейшего о себе распоряжения и будущего каравана[42]. В Иркутске архим. Гервасий получил, без сомнения, не мало наставлений и советов от святителя Инокентия II Неруновича (1732-1747), как и после должен был сноситься с преемником его, епископом Иоасафом Хотунцевским (1748–1753)[43].
По представлению сибирского приказа и на основании трактата 1727/8 г. (ст. IV)[44], 5 марта 1744 г. велено было оправить в Китай пятый казенный караван[45], директором которого был назначен асессор Герасим Лебратовский, бывший прежде иркутским певчим[46]. Сенат снабдил его 27 марта 1744 г. рекомендательной грамотой в Пекин, а коллегия иностр. дел предписала ему указом (от 9 апреля того же года) взять с собой при караване архимандрита Гервасия со свитой, о чем донесла св. Синоду 30 апреля. Весной 1744 г.[47] четвертая миссия снова перебралась в Кяхту, где 2 мая архим. Гервасий служил торжественный молебен по случаю окончания войны со шведами[48]. Но и после воспоминания этой виктории миссии привелось дожидаться до 25 августа 1745 г. приезда в Кяхту директора Лебратовского, который собрался выехать на китайскую границу лишь 1 сентября 1745 г.[49] Езда по монгольской степи была крайне медленна от плохих лошадей. Миссии привелось купить дорогой новых на 279 лан (свыше 500 руб.)[50]. Таким образом, в Пекин миссия с караваном прибыла лишь 27 ноября 1745 г.[51] По прежним примерам, русским, при въезде их в город, отдали честь: отряд солдат с распущенным знаменем был расставлен на башнях, где гремели медные тазы и деревянные бубны[52]. 15 декабря 1745 г. директор каравана с архим. Гервасием и всей свитой были позваны в трибунал внешних сношений, где вручили министрам верительные о себе грамоты. После рассмотрения в рекомендательном листе состава четвертой миссии пекинские власти, опираясь на то, что в трактате 1727/8 г. ничего не написано о церковниках и служителях, дозволили остаться в Пекине только 10 человекам, в том числе троим причетникам: Созонту Карпову, Кириллу Cеменову и Кириллу Иванову, а также Алексею Смольницкому. Архим. Гервасий хотел оставить в Пекине трех старых церковников и трех служителей, но трибунал более двух человек не принял, а остальных двух служителей и одного церковника (вероятно, Бобровкина) приказал вывезти в Россию вместе со старыми причетниками Петром Иевлевым и Петром Каменским[53]. Выехав из Пекина 6 июня 1746 г., директор каравана Лебратовский взял с собою в Россию и двоих учеников: Алексея Владыкина и Ивана Быкова[54].
Новые православные миссионеры нашли пекинскую миссию в большом упадке и по обыкновению стали, насколько возможно, улучшать свое положение, что впрочем не избавило их от следствий монотонной жизни и не помешало их приемникам найти также полный упадок во всем их домохозяйстве. На время четвертой миссии падает подробная опись имущества пекинской миссии, о чем архим. Гервасий “с товарищи” донес св. Синоду. От третьей миссии осталось немного официальных документов. Свои приходно-расходные книги она вела беспорядочно. В 1738 году от иркутской канцелярии архим. Илариону Трусу была выдана книга для записывания прихода и расхода, но эта книга оставалась без записи до 1755 г., т. е. до прибытия в Пекин пятой миссии[55]. 30 ноября 1741 г. иерод. Иоасаф представил в караванную канцелярию отчет в суммах, оставшихся после архим. Илариона Труса, причем оказался недочет казенного церковного серебра на 514 лан, 9 фэн (до 1000 руб. сер.), да золота 9 фэн[56]. Наместник Лаврентий Бобриков, управлявший миссией после архим. Илариона, взял из церковной казны 120 лан (200 руб.) и за смертью не успел заплатить их. После продажи его вещей архим. Гервасий выручил 633 лана, 97 фэн (около 1200 руб.)[57]. Этой суммой, вероятно, и был возмещен недочет церковных денег[58]. Четвертая миссия завела свои приходно-расходные книги, может быть, полученные ею еще в России, и затем благополучно сдала их пятой миссии.
И другие стороны домохозяйства миссии также были в расстройстве и нуждались в исправлении. Посольский двор, отстроенный в 1735 г., потребовал через десять лет (в 1745 г.) ремонта более чем на 200 лан (до 400 руб.). Его обыкновенно чинили на скорую руку сами китайцы перед прибытием каравана. В жалком положении находились и помещения для членов миссии: на монастырском дворе у иеромонаха с иеродиаконом в келиях не было печей и потолков, окна были бумажные на манер китайских. Архимандричьих покоев вовсе не было[59], и начальник миссии должен был жить, где придется. Затем, в Сретенском монастыре не доставало воды для поливки рассаженного винограда (не было колодца). Четыре монастырских двора (или дома), купленные разными архимандритами и находившиеся при Сретенской и Никольской церквях[60] также пришли в упадок, но были починены уже в 1755 г. начальником пятой миссии. К этому времени, т. е. к началу 40-х годов, относятся, вероятно, “купчая на задний Дмитриев двор” (т. е. церковного старосты Дмитрия Нестерова) и “закладное письмо на Дмитриев двор в 50 лан”[61]. Эти документы, хранящиеся в архиве миссии, указывают на факт приобретения миссией около Никольской церкви нового двора (или дома)[62]. Подобными приобретениями миссия постепенно расширяла место своего владения около албазинской церкви, которая затем постепенно также перешла в ведение православных миссионеров. Но во время четвертой миссии при Никольской церкви не жили еще русские священно- и церковнослужители и богослужение совершалось в ней повременно. Церковь албазинцев состояла на хранении и в заведывании престарелого албазинца Леонтия, вероятно, преемника Дмитрия Нестерова. Эта церковь также пришла в ветхость и была отремонтирована при пятой миссии[63].
Не в лучшем виде находились тогда храм и кладбище, принадлежавшие православным миссионерам. 6 февр. 1748 г. архим. Гервасий доносил св. Синоду[64], что Сретенская церковь оклеена бумагой некрасиво и убого, иконостас весьма простой ветх; утварь, ризы, подризники и стихари помараны и подраны; митра ветха, вымарана и обветшала, посох архимандричий ветх. Совне церковь обветшала и почернела, рундук (площадка перед церковью) растрескался. Вместо колокольни перед церковью при рундуке стояли столбы с колоколами. У католиков и китайцев, прибавлял с горечью архим. Гервасий, монастыри и кумирни в чистоте, украшении и уборе, убожество же православных храмов вызывало со стороны первых осуждение небрежности русских. Усиленная просьба Гервасия об отпуске сумм на ремонт храмов могла быть удовлетворена уже при пятой миссии. К довершению всех неудобств, при постройке в Пекине российской церкви не была куплена земля под кладбище и не имелось достаточного места для погребения православных миссионеров. Ученик второй миссии Лука Воейков (┼ 1734 г.)[65] купил у китайцев небольшой кусок земли, на котором погребен[66].Этот участок земли стал кладбищем миссии. Но он был мал и тесен, вокруг него не было ограды, поэтому некоторые могилы, как, например, могила архим. Илариона Труса, выходили за черту кладбища[67]. Необходимо было прикупить к нему соседнюю землю, на что у миссии не имелось средств, да и владельцы соседних участков мало склонны были к подобной уступке.
Деятельность четвертой миссии была продолжением предшественников ее с некоторыми особенностями в благоповедении членов ее, соответствовавшими индивидуальностям последних. Постановлением св. Синода от 13 октября 1742 г. четвертой миссии было вменено в обязанность, чтобы “члены ее в Пекине обучались неотменно в разглагольствии с тамошними народы для лучшего в проповеди способа”[68]. В предположении хорошего ознакомления православных миссионеров в разговорном китайском языке, св. Синод, указом от 27 февр. 1744 г., дозволил состоявшим в Пекине при миссии иеромонахам принимать православного исповедания людей на исповедь[69]. Практика жизни мало соответствовала подобным распоряжениям. 12 мая 1753 г., при отправлении в Китай сибирского каравана, директор его Алексей Владыкин, бывший ученик пекинской миссии, перед собранием св. Синода заявил словесно: “Архим. Гервасий и прочие при нем священнослужители китайского языка не знали и знать-де как им, так и другим, кто в Пекин на седмилетнее токмо пребывание определится, не можно. Потому, за незнанием языка, неудобно и невозможно производить китайцам проповедь и крещение. Вследствие того, не было успеха от тех духовных персон. А хотя-де иногда, и то редко, (китайцы) из подлости и крестятся, но токмо-де оное то приемлют одного ради — одежды за то даемой получения, а в самой вещи, не зная никакого о христианской вере наставления, оного не хранят и по продаже-де одежды в прежнем своем заблуждении остаются. И тако-де оные духовные персоны одно только при тамошних двух церквах священнослужение отправляют, а в прочем никакого труда им тамо нет”[70].
В последнем, по молодости своей, г. референт очень ошибался. Самое пребывание в такой дали и глуши составляли великий труд для православных миссионеров. Вынужденные сидеть за двумя стенами, члены миссии могли выезжать за город лишь летом. По свидетельству Феодосия Сморжевского, в Радоницу они посещали кладбища албазинское и российское для совершения панихид[71]. Четвертая миссия жила с албазинцами не в ладах. Последние не давали ей ключи от своей церкви[72]. О состоянии албазинского стада нет прямых свидетельств за это время. Что оно было плачевным, это видно из близких по времени доношений начальника пятой миссии[73]. Язычество все сильнее и сильнее захватывало своим влиянием потомков русских, родившихся и воспитавшихся в китайской среде. Нравственных же сил у них недоставало для отпора неблагоприятным влияниям пекинской жизни. Последние были так сильны, что действовали болезненно и вредно на самих членов миссии. При четвертой миссии умерли иером. Иоиль (21 апр. 1747 г.), иерод. Иоасаф (13 окт. 1747 г.)[74], а также ученики Никита Чеканов (30 нояб. 1752 г. от чахотки) и Андрей Канаев (23 февр. 1755 г.), тридцати трех лет от роду[75]. Благоповедение членов этой миссии рельефно рисуется в двух солидных фолиантах, хранящихся в архиве св. Синода[76]. В целом ряде монотонных донесений своих архим. Гервасий жаловался на досады, презрение, ослушание и дерзости, чинимые ему и друг другу членами миссии, особенно иером. Феодосием Сморжевским. Последний, человек несомненно способный, с своей стороны обвинял начальника миссии[77] в презрительном обращении с иеромонахами и указывал на слабость в управлении Гервасия, который не надсматривал за учениками, а они благодаря этому привыкли своевольничать: стреляли из фузей, пистолей и пищалей, играли на балалайках, бандурах и скрипицах, плясали и свистели иногда не только дома, но и на дворе. Такому настроению русской молодежи, кроме их юности, много поспособствовал пример директора каравана Лебратовского[78]. По донесению архим. Гервасия коллегии иностр. дел (от 26 марта 1746 г.), Лебратовский занимался в Пекине разного рода увеселениями: музыкой, пением и разными банкетами на счет караванных целовальников и учеников, отвлекая сих от учения и повиновения ему, архимандриту.
Ученики, впрочем, занимались и делом, в доказательство чего представляли очевидные результаты. Протоколом св. Синода от 13 октября 1742 г. (№ 81)[79], было постановлено: ”Отдать архим. Гервасию привезенные в Россию с Антонием Платковким китайский лексикон с переводом на латинский диалект, начатую грамматику на 14 листах в полдесть, да вокабулы по российскому алфабету” (под первыми тремя буквами). Св. Синод приказал снять с этих произведений копию, по которой “в разглагольствии с тамошними народы для лучшаго в проповеди способа обучаться неотменно”. Означенные труды и продолжение их были совершены учениками миссии, которые и разглагольствовали с местными жителями и своими учителями, подготовляясь для драгоманской службы[80]. Директор каравана Лебратовский взял с собой в Россию учеников Алексея Владыкина и Ивана Быкова “за некоторый, полученный чрез них немалый секрет, полезный для России”. Кроме того, “эти ученики убедили его письменно, что они изучили хорошо маньчжурский и китайский языки и в Пекине жили праздно без науки”[81]. Новый русский курьер, бывший в Пекине в 1753 г., прапорщик Якобий, представил коллегии иностр. дел доношение архим. Гервасия от 16 августа 1753 г.[82] относительно того, что ученики Алексей Леонтьев, Андрей Канаев и Ефим Сахновский довольно успели в изучении маньчжурского и никанского языков. По мнению Гервасия? посылаемым в Пекин ученикам нужно было назначать время, в которое они должны были совершать свои науки и с успехом возвратиться в свое Отечество. Коллегия иностранных дел указом от 6 февр. 1755 г.[83] не преминула подписать: из двух учеников одного, Сахновского, оставить в Кяхте при таможне, а другого, Леонтьева, прислать в коллегию; посылаемым же в Пекин для изучения языков ученикам быть с приезда их туда по 12 лет, а по прошествии оного времени обратно в Россию возвращаться. Директор нового каравана, Алексей Владыкин, бывший в Пекине в 1755 г., представил по возвращении в Россию в сенат ландкарту китайских провинций и план Пекина, причем доносил, что ландкарта и план были получены им для срисования из ханской библиотеки, на что издержано было серебра 1500 рублей[84]. Наконец, Алексей Леонтьев (┼1786), живший при четвертой миссии, собрал там много данных из китайских и маньчжурских источников, которые, в бытность свою переводчиком при Российской Академии Наук, разработал во многих своих произведениях[85].
По своему воспитанию в южнорусских школах, православные миссионеры этого периода не могли не сближаться с католиками, бывшими в Пекине старожилами в сравнении с русскими. Кроме простого интереса русских могли побуждать к сближению с католическими миссионерами и практические нужды их жизни. Католики, великие мастера на все руки, устроились в столице Китая домохозяйственно. Вследствие этого наши миссионеры могли обращаться к ним при устройстве церковных принадлежностей, например иконостаса, заказывали католическим мастерам образа, даже учились у католиков разным занятиям, например разведению винограда и т. п. Такого рода внешнее влияние католиков не могло не повести к заимствованию от них и переводов христианских книг на китайский язык, а именно отрывков из книг св. Писания и трактатов религиозно-нравственного содержания. Для примера можно указать на труд португальского миссионера Э. Диаца, который перевел в 1636 г.[86] на китайский язык евангельские зачала на воскресные и праздничные дни (Шэнь-цзинь-чжи-цзяо). Эта книга, перепечатанная в 1739 г., понравилась русским миссионерам, которые, вероятно, с этого периода стали пользоваться ею для объяснения евангелий своим пасомым. Здесь же, должно быть, положено было впервые начало обычаю православных миссионеров крестить своих прозелитов и албазинских младенцев обливательно, и т. п. Такого рода внешняя зависимость русской миссии от католиков продолжалась более ста лет (до 60-х годов настоящего столетия). После этого православная миссия начала пользоваться протестантскими трудами, чем ясно показала, что она не усвоила нисколько системы действий католиков.
Пекинское правительство не воспрещало взаимообщения христианских миссионеров, но всегда предпочитало православных католикам. Китайцы не раз думали избавиться от иезуитов и предлагали членам российской миссии принять на себя те ученые должности, которые обыкновенно несли иезуиты, например должности астрономов, физиков, математиков, механиков, музыкантов, докторов и т. п. Но русские миссионеры, несмотря на способность некоторых из них, всегда отказывались от подобных предложений[87] и соглашались быть только наставниками русского языка в Русской школе, основанной в 1758 г., а также состоять переводчиками дипломатических бумаг при трибунале внешних сношений. При всей своей слабости православная миссия в этот период заявила себя первой попыткой обозреть свою семидесятилетнюю судьбу в Пекине. Иером. Феодосию Сморжевскому принадлежит честь быть первым автором истории пекинской духовной миссии[88]. Произведение его хранилось в Пекине до одиннадцатой или двенадцатой миссии (до 40-х или 50-х годов), затем каким-то членом миссии было взято и вывезено оттуда в Россию, где и продолжает оставаться доселе в частных руках. Поэтому нельзя судить о достоинстве этого труда. О. Даниил, видевший произведение о. Феодосия, называет его “журналом”, из чего можно заключить, что оно имело примитивную форму хронологических записок. Согласно с болезненным характером автора, его история миссии отличалась желчным тоном, вследствие чего он описывал преимущественно темные стороны жизни православных миссионеров.
Второе произведение Феодосия Сморжевского “Об иезуитах в Китае” напечатано в 19 и 20 частях Сибирского Вестника и состоит из ста с лишним параграфов[89]. Это очень интересная характеристика положения иезуитов в Пекине и Китае в половине XVIII столетия[90], которая дополняет отрывочные сведения о католиках, привозимые до того времени в Россию русскими курьерами и директорами караванов. Показания тех и других представляют занимательную картину житья-бытья католических миссионеров в Китае при четвертой миссии.
“Иезуитов и французов в Пекине довольно есть, —докладывал св. Синоду А. Владыкин, — и кои в Пекине, те почти все в службе ханской и подданстве его уже находятся и жалованье получают и несколько римских костелов и всякую свободность имеют и торги производят. А во всем китайском государстве их, иезуитов и французов, чаятельно до несколько тысяч находится, и от папы в торгу, слышно, до 4 мил. обращается”[91]. Незадолго перед тем в Пекине был казнен католический епископ за то, что в качестве искусного доктора выманивал много сокровищ у пациентов[92]. Таким образом католикам не особенно хорошо жилось в это время в Китае. В 1747 г. была воздвигнуто на них гонение по всем провинциям. Католический епископ Санц (Sanz, по кит. Seng) и пять доминиканских патеров были казнены в провинции Фуцзян, другие священники арестованы и подвергнуты пыткам, церкви разграблены, и имущество конфисковано. В сычуаньской миссии тогда же все иностранные миссионеры были арестованы и высланы в Макао: оставлено было только три китайских священника[93]. Тем не менее, по свидетельству Владыкина, “многия из тех китайцев папежскую веру прияли и содержат, и оныя иезуиты старанием своим библию всю с латинскаго на китайский язык, также и других книг несколько переведенных и напечатанных имеют”[94].
По характеристике Сморжевского[95], “ходят (иезуиты) в Пекине по-китайски: бороды, да косы и усы оставляют, всю же голову бреют, и в трауре публичном так поступают, как бы и прочие китайцы. Платье носят в дому камчатое, невысокое, смирного (синего или черного) цвета. Если же из дома выезжать, то хорошее и самое честное имеют платье, как и прочие китайцы; а которые по провинциям живут, и те в китайчатом ходят платье, как бы истые простые мужики, немножко токмо от деревенских поуборнее. Ездят они верхами и в телегах, токмо телеги свои делают и с китайского манера, но на пасах и с убранством, подобающим честному и почтенному… Они принимают слуг, которые служат им обыкновенно, взимая помесячно серебро. Из них, которые лучше и честнее других и вернее покажутся, тех не оставляют, которых же из них остроумнейших увидят, да и младших, и тех, водя с собою, обучают латинскому языку и веры христиансткия догматам. Иных от сих, обучивши несколько, из Макао посылают тайно в Европу, или и сами с собою увозят, и там обучают их, не токмо совершеннее латинскому языку, но риторике и богословии моральной. Сии же паки китайцы европейцев учат тамо китайскому языку. На каковой конец заведены ныне фундации в Риме и в Неаполе. Откуда, после нескольких лет, посвятившись тамо в ксендзы, возвращаются в китайское государство, в ордене каковом иезуитском, или доминиканским, или ином. А когда возвратится, жалованье погодное получает оттуда, какова есть ордена… А кои суть мирские, и те катехистами бывают, в уреченные времена обучают они катехуменов и по праздникам сходящихся крещеных китайцев… Сии же катехисты, не токмо здесь, но и по провинциям посылаются, а за то им годовое дается жалованье… Много иезуиты и сим способом наворачивают, что под именем и видом лечения или обучения, как-то музыки и проч. приезжают”[96].
От нашего историка не ускользнули интриги иезуитов и постоянные препирательства их с миссионерами других орденов”. В чем другие почти все ордены усмотрят худость, — писал Феодосий, — и начнут оставлять, или вопреки рассудят, что никакой в том нет худости (речь о systemae accomadations), иезуиты спорят, и чего другие воспящают и запрещают, то они позволяют, или, вопреки, на что все соизволяют, а они едини спорят. Пока же в Рим приедет рассудитися и оттуда резолюция возвратится, а тем часом много способного уплывет времени. Такожде, что случится из оных орденов приехать в Макао, дабы со временем в Пекине быть пропущену, иезуита же ни единаго не будет (по решению папы), то они всячески препятствуют и мешают, чтоб тот дожидался долго и не дождався в Европу возвращается, как ныне от 1747 года к Сигизмунду ксензу четвертой коллегийки (западного храма в Пекине) приехал изрядный какой-то живописец, а и поныне в Макао дожидается, хотя многажды была способность представить об нем хану. А того ради, дабы во всех ремеслах иезуитам быть во дворце, почему и ныне за скудость великую принуждены Сигизмунда онаго от августианскаго закона (ордена) припустить; а однако и своего французскаго иезуита туда же в часовщики подтащили, хотя и ничего не умеет, а тем временем его бы не искусства чтобы и неповидеть”[97].
Четвертая миссия, вместо назначенных семи лет, прожила в Пекине более десяти лет. К 1755 г. из состава ее оставались в живых: архим. Гервасий, иером. Феодосий и церковники Созонт Карпов, Кирилл Семенов, Кирилл Иванов и Алексей Смольницкий. По прибытии в Пекин пятой миссии 23 декабря 1754 г. при караване с директором А. Владыкиным, четвертая миссиия выехала с последним из Пекина 4 июня 1755 г., на Кяхту прибыла 5 сент. того же года[98], а в Петербург — к началу 1756 г.[99]
В вознаграждение за труды и добропорядочную жизнь, засвидетельствованную самими китайцами, архим. Гервасий именным указом назначен был во епископа переяславльского и получил хиротонию в столичной соборной церкви Петра и Павла 27 июля 1757 г.[100] В истории Русской Церкви он оставил на себе имя ревностного пастыря (┼22 декаб. 1769 г.)[101]. Примирившись с своим начальником, иером. Феодосий был произведен в архимандрита и настоятеля Спасосевского монастыря, где вскоре скончался (┼1758 г.)[102].
IX.
Составление и отправление в Пекин пятой миссии. Деятельность ее. Дипломатические вопросы. Положение католиков в Китае.
Литература: Син. арх. дела № 181 (1751 г.), 217 (1761 г.) и 330 (1778 г.). Моск. арх. М-ва Ин. Д. Кит. двора дела 1756 и 1757 гг. Там же, Китай. Духовн. миссии, дело № 524 (1756–1795). Спб. арх. М-ва Ин. Дел 1. 5. (1823–1340), карт. 5. Сборник Куницына под 1753 и 1759 гг. Бантыш-Каменского и о. Даниила (в разных местах ). Твор. св. отцов ч. XII. Williams, “ The middle Kingdom”, Vol. II. Мартенса, “Россия и Китай”. Ирк. еп. вед. 1863 г. № 9: о надгробных памятниках.
Дело о замене четвертой миссии новой началось еще в 1751 г., но из-за разных обстоятельств протянулось долго. 15–25 января означенного года состоялся журнал св. Синода (№ 4) насчет пекинской миссии; в этом журнале было указано на минование срока пребывания в Китае четвертой миссии и поставлена на вид необходимость переменить ее и дозволить вернуться ей в Россию для получения награды за понесенные труды. Состоявшийся в этом смысле указ св. Синода в коллегию иностр. дел был послан туда не ранее 8 ноября 1751 г.[103] В ответ на этот указ означенная коллегия донесла св. Синоду 29 нояб. того же года (№ 1146), что отсылкой новой миссии нужно подождать до составления каравана, который уже готовился, а пока набирать членов для пятой миссии. После этого дело о последней остановилось до 1753 г. 8 марта того года состоялся снова журнал св. Синода (№ 2), в котором, по прежней трактике, постановлено было: ”Справиться у Киевского митр. Тимофея насчет лиц, обучавшихся достаточно латинскому диалекту из игуменов или же из иеромонахов, для посвящения в архимандрита и отправления в Пекин с двумя иеромонахами и одним иеродиаконом, жития честного, постоянного и неподозрительного”. Вслед за этим сенат ведением от 9 марта 1753 г. (№ 968) уведомил св. Синод об отправлении в Китай каравана с директором Алексеем Владыкиным, причем духовное начальство приглашалось не упустить время для отправления новой миссии[104].
После справок[105] в синодальном архиве насчет посылки в Китай прежних миссий (начиная с епископа Иннокентия), 18 марта 1753 г. состоялся указ св. Синода (№ 57), обративший впервые внимание свое на великороссов. Ввиду этого начальником миссии был избран иером. Амвросий Юматов, учитель школы пиитики в московской Славяно-греко-латинской академии[106]. Последний родился в 1717 г. и по происхождению был москвич; учился десять лет в Московской академии, а потом восемь лет состоял в ней профессором. Из многих учеников его наиболее известен Платон (потом митр. Московcкий)[107]. Первый из великороссов начальник миссии оказался человеком благоразумным, ровного и спокойного характера. Эти качества очень помогли ему на новом месте его служения. Свое благоразумие о. Амвросий показал прежде всего в том, что облегчил начальству труд приискания членов миссии. Последняя почти вся была организована в Москве, и состав ее оказался очень хорошим. В своем доношении св. Синоду от 30 марта 1753 г. иером. Амвросий просил назначить в члены миссии казначея Иконоспасского училищного монастыря иером. Софрония Агиевского[108], “жития честного и трезвого”, который сам пожелалехать в Китай[109]. В следующем доношении своем от 24 апреля он указал св. Синоду и другого члена миссии, ставропигиального Новоспасского монастыря иерод. Сергия[110], “жития и воздержания (также) честнаго и трезваго”. При этом о. Амвросий просил назначить в миссию и намеченных им церковников, из учеников московской Славяно-греко-латинской академии: из риторики Стефана Зимина, из пиитики Илью Иванова и Алексея Данилова, “состояния доброго и к тому имевших желание ехать в Пекин”. Св. Синод утвердил лиц, избранных новым начальником миссии[111]. Вакантная должность второго иеромонаха была также вскоре замещена. Еще 23 марта 1753 г. св. Синод послал указ (за № 546) Казанскому преосвященному Луке, поручив ему избрать в его епархии членов миссии. В доношении своем от 4 мая епископ Лука представил св. Синоду двух лиц, обучавшихся в Казанской епархии, иером. Сильвестра Спицына и иерод. Иустина, которым было выдано 40 руб. на прогоны до столицы. Определением св. Синода от 26 мая/4 июня (№ 5), в пекинскую миссию был назначен иером. Сильвестр, а иерод. Иустин отправлен в Иркутскую епархию[112].
После такого рода прелиминарий состоялся указ св. Синода от 11 июня 1753 г. (№ 25) о перемене старой миссии и о назначении новой. Состав последней был определен в таком виде:
1) Начальник миссии, о. Амвросий, произведенный в архимандрита в Москве 13 июня 1753 г. Гавриилом, епископом Коломенским и Каширским (Журн. св. Синода 16 июня 1753 г. № 4). Был представлен императрице, по свидетельству надгробного памятника.
2) Иером. Софроний}
3) Иером. Сильвестр} члены миссии.
4) Иерод. Сергий}
5) Стефан Зимин}
6) Илья Иванов} церковники
7) Алексей Данилов}
8) Вавила Ермолаев}
9) Стефан Соколов} ученики, набранные из Спасского
10) Стефан Якимов} училищного монастыря[113]
11) Иван Озеров}
12) Василий Александров, новокрещенный персянин, служитель начальника миссии.
13) Иван Козловский, киевский житель, служитель иером. Софрония.
14) Григорий Спицын, сын иером. Сильвестра[114].
По прежней практике, пятой миссии положено было находиться в ближайшем ведении у преосвященного Иркутского, которому начальник миссии должен был посылать надлежащие рапорты и представления по случившимся потребностям и в недоуменных духовных делах требовать его рассуждения[115]. Далее, св. Синод указом своим от 11 июня 1753 г. (№ 25) постановил: ”Призвав всех членов миссии в канцелярию св. Синода, объявить им от его имени, что они в Пекин отправляются не токмо для священнослужения, но наипаче для подлежащих к проповеди слова Божия по должности их трудов, каковых св. Церковь со всегда желаемым успехом требует. Чего ради во 1-х должны обучаться языку китайскому всеприлежно; и есть-ли они в тамошнюю свою бытность окажут и св. правит. Синод желаемую пользу усмотрит, то тогда и благопристойное о награждении их во всем рассмотрение учинено быть имеет. Чего ради, как им каждому будучи в Пекине поступать и как наилучше к пользе святей труды свои полагать о оном внесть в инструкцию (прежнюю)”[116]. 2) Жалованье миссии было назначено по несколько возвышенному окладу: архимандриту 600 р., несмотря на его просьбу об увеличении этого оклада[117], иеромонахам по 300 руб., иеродиакону 250 р., церковникам 150 руб. (вместо прежних 60 руб.)[118]. Оклад ученический остался в 200 руб. на человека и по 100 руб. на проезд[119]. Количество прогонов было определено по прежней смете для четвертой миссии. Вследствие просьбы начальника миссии о выдаче жалованья на весь семилетний срок[120], предположено было выдать его на пять или на шесть лет вперед. 3) Для всех членов миссии должны были быть приготовлены письменный вид и указы в сибирский приказ. 4) Начальник новой миссии обязывался принять в Пекине под расписку церковную утварь, книги, денежную казну и серебро по описям архим. Гервасия, взыскав с последнего утраченное, если бы оказалось, и обо всем донести св. Синоду. 5) Старой миссии после того разрешалось вернуться в Россию.
14 июня 1753 г. вновь образованная пятая миссия была собрана в канцелярию св. Синода, где ей было объявлено, чтобы она была в готовности отправиться в Пекин. Но это еще не скоро совершилось из-за неоконченности всех приготовлений. В доношении св. Синоду от 19 июня 1753 г. архим. Амвросий просил выдать ему наперсный крест, формы (возношений) и табели, а также посвятить церковников в стихарь. Указом св. Синода от 28 июня того же года для нового начальника была сначала найдена коляска с двумя лошадьми и конюхом из оставшихся после бывых синодальных экономов. Эта коляска хранилась в синодальном доме. После того, по указу св. Синода от 23 июля означенного года (№ 53), разрешено было выдать архим. Амвросию крест с серебряной цепочкой из хранившихся у синодального ризничего и оставшихся по смерти духовных персон (после настоятеля Донского монастыря архим. Кирилла). По этому же указу для новой миссии было выдано азбук, Часословов, Псалтирей по 50 экз., катехизисов 10 экз., несколько форм и табелей, Библия, творения Иоанна Златоустого в 11 томах на латинском языке[121], наконец, св. миро. В это время в св. Синод поступило доношение коллегии иностр. дел от 31 июля 1753 г. о том, что в свите пятой миссии слишком много людей; это обстоятельство вызвало у коллегии опасение, чтобы с новой миссией не повторилась прежняя история — высылка из Пекина лишних членов миссии. Вероятно, архим. Амвросий упросил начальство оставить новую миссию в полном составе. По крайней мере, из документов не видно, чтобы она была сокращена в Москве.
Наконец, благословясь, новые миссионеры 24 авг. 1753 г. двинулись из Москвы[122], напутствуемые молитвами и благожеланиями родных и знакомых. 12 сентября миссия прибыла в Казань, где архим. Амвросий рассчитывал остановиться ненадолго[123]. Тем не менее наши путешественники выбрались оттуда не раньше 21 сентября, после чего прямым путем ехали до Соликамской, куда прибыли 8 октября. Осенний путь был так беспокоен, что все коляски и телеги чуть совсем не поломались. В Соликамской миссия приютилась при Вознесенском монастыре и стала ожидать зимнего пути, для чего закупила сани[124]. 7 ноября наши миссионеры выехали дальше и 24 числа того же месяца прибыли в Тобольск, где нашли приют в доме преосв. Сильвестра Главацкого[125], митр. Тобольского (1749–1755)[126], который, “по архипасторской и отеческой своей милости, меня со всею свитою содержит на своем коште”, — писал архим. Амвросий св. Синоду. Дальнейший путь миссии был также беспокоен: 14 декабря она выехала из Тобольска и 22 числа прибыла в Тару, где остановилась ради праздника Рождества Христова; 28 декабря двинулась дальше и 11 января 1754 года прибыла в Томск. Здесь, “за необходимыми обозными нуждами”, архимандрит со свитой жил по 30-й день января, а квартиру имел в томском Алексеевском монастыре. 30 января выехал из Томска и 9-го февраля прибыл в Красноярск, где, за обозными нуждами и недостатком подвод, снова оставался до 15 февраля. 28 числа того же месяца миссия прибыла в Иркутск[127], где представилась епископу Софронию Кристалевскому (1753–1774)[128]. Выехав отсюда 24 марта, миссия благополучно переехала через Байкал и остановилась в Селенгинске, где пограничная канцелярия стала приготовлять для пути по Монголии колеса под коляску, телеги лошадей и людей для управления обоза[129]. 4 мая в Селенгинск прибыли четыре студента, назначенные в Пекин. Для них было приготовлено жалованье рухлядью на четыре года вперед, потому что прежние студенты, из-за неприсылки его вовремя, заняли в долг у иностранной коллегии 300 руб.[130] Архим. Амвросию жалованье было выдано только на два года, да в Москве на один год, всего на три года. Донося об этом обстоятельстве св. Синоду(от 16 мая 1754 г.), начальник миссии просил у последнего указа, чтобы и для миссии выдать жалованье вперед на четыре года, переслав его в Пекин. 15 сентября караван с миссией отправился из Кяхты в Китай[131] и прибыл в столицу его 23 декабря 1754 г.[132] 29-го числа того же месяца директор каравана подал в трибунал внешних сношений рекомендательные грамоты от Сената, после чего 26 января 1755 года был открыт российский двор для меновой торговли, продолжавшейся несколько месяцев[133]. По принятии трибуналом посланного с архимандритом Амвросием листа на счет миссии, в Пекине было остановлено только шесть человек. Третьего же церковника (Илью Иванова) вместе с тремя служителями и учениками старыми и вновь присланными китайское правительство выслало в Россию[134]. Причина такой строгости будет разъяснена ниже.
С архим. Амвросия началась правильная отчетность в ведении приходо-расходных книг. Начальник миссии получил из караванной суммы за 400 р. 235 китайских лань, 29 фэн на церковные потребы по 50 руб. за 1749–1752, а также 1754–1757 года. За 1753-й год ему было выдано 50 рублей еще в Москве. Эти деньги были им издержаны в пути, потому что российская монета тогда не пропускалась за границу[135]. При поверке счетов прихода пятой миссии оказалось[136]: по первой книге, данной из иркутской канцелярии в 1738 г. архим. Илариону Трусу, которая в употреблении стала только при архим. Амвросие Юматове в 1755 г., значится принятым от архим. Гервасия остальных за расходом денег 1432 ланы, 96,5 фэн[137], 1 рассеченный позолоченный полтинник, 5 копеек позолоченных же да 15 серебряных. Сборных при Сретенской церкви с 10 апреля 1755 г. по 25 ноября 1758 г. 68 лань 550,5 фэн да чохов (меди) c 1 января 1755 г. по 1 сентяб. 1759 г. 345,772 чоха. По второй книге за подписанием и печатью архим. Амвросия о доходах церковных Сретенской же церкви с 1763 г. показано принятых им архимандритом от иностр. коллегии на церковные потребы за шесть лет с 1758 по 1764 гг., также вкладных от продажи ладана и свеч с 1763 по 8 августа 1771 г. в приходе серебра 470 лань, 433,5 фэн да чохов, собранных с сентября 1759 г. по 18 декабря 1771 года 1,066,208. Итого в приходе с 1755 по 1772 год по обеим церквам 2027 лань и 1070,5 фэн да 1,716,319 медных чохов. Этот церковный доход получался c монастырских дворов и покоев, с жильцов с купленной пашенной земли, со вкладных на строение церквей и с могил, также от продажи ладана и свеч. Но сколько при архим. Амвросие было монастырских дворов, покоев, лавок и купленной пашеной земли, по приходо-расходным книгам не было показано[138].
По расходным книгам пятой миссии значилось следующее: по первой Сретенской под заглавием “о пекинской ризнице”, за печатью и подписанием архим. Юматова, показано в расходе с 1 января 1755 г. по 1 число мая 1771 г. 2094 ланы и 7098,5 фэн да чохов с 4 марта 1755 г. по 11 декабря 1771г. 1,394,063. “По второй Николаевской церкви за рукою его Юматова в расходе ж значится с 22 марта 1765 г. по 21 число июля 1767 г. 101 лана и 60 фэн да чохов с 1755 до 7 января 1772 г. 363,571. Итого в расходе с 1755 до 1772г. по обеим церквам 2195 лан, 7968,5 фэн да чохов 1,757,634”. Такой расход произведен на церковные сосуды[139], на покупку церковных книг и вещей[140], на ризы и на шитье их, на воск и на свечи церковные, на ладан, на сахар для панихид, на церковное вино[141], на починку церквей, монастыря и келий и монастырских часов, за переливку колоколов, на покупку земли для могил, на муку для просфор, на дачу (подарки) новокрещенным[142], за чищение монастыря и дворов, на проезд архимандричий (по городу и за город) со свитой, на покупку лошадей, телег[143] и на прочие монастырские нужды. По переводе означенных сумм прихода и расхода на русскую ценность оказалось, что в приходе у пятой миссии было 6896 руб. 76 к., а в расходе 7,380 руб. 55 коп. Итак, сверх прихода израсходовано 483 руб. 79 коп. Этот излишек был покрыт начальником миссии из своего жалованья. Содержание для миссии от китайского правительства выдавалось аккуратно во все время пребывания пятой миссии в Пекине. Жалованье же из России получалось с большими перерывами. С 1754 по 1758 г. была произведена из караванной суммы выдача содержания для миссии в количестве 7490 руб. 87 коп. C 1758 по 1762 год было выдано жалованье миссии в рухляди на сумму 6800 руб.[144] В 1762 г. курьер Кропотов выдал архимандриту Амвросию еще 11,050 р. на 1763 и половину 1764 года[145]. Затем, из-за распрей с Китаем, высылку жалованья пришлось остановить, и пятая миссия снова осталась при одном содержании от китайского правительства. В 1767 г. Кропотов (┼1769 г.) снова был в Пекине[146] и, вероятно, привез для пятой миссии содержание из России. С 1768 г. миссия опять не получала жалованья вплоть до конца 1771 г., т. е. до прибытия в Пекин новой. Впрочем, из-за смерти большей части членов пятой миссии вместе с ее начальником некому было и получать содержание.
Осмотревшись на новом месте своего служения, архим. Амвросий через год после своего прибытия в Пекин представил св. Синоду печальную картину положения пекинской миссии. В своем доношении от 21 декабря 1755 г. начальник миссии описывал ”крайнее опустошение (Сретенского) монастыря, монастырских дворов и ограды; в Сретенской церкви стена с южной стороны алтаря сверху до низу расселась, и алтарный угол немало отпал; также кровля и другие стороны и рундуки пред и вкруг церкви все обветшали”[147]. По современному описанию члена пятой миссии, церковника Зимина, Сретенская церковь была “покрыта круглою черепицею; на церкви купола (два?) деревянные, обитая железом белым (к концу пребывания этой миссии) так погнила, что гвозди уже не держатся, но отстают прочь, для чего во время дождевнаго лияния бывает великая течь”[148]. При пятой миссии[149] Сретенская церковь осталась без ремонта, потому что архим. Амвросий, без указа св. Синода, не смел требовать денег от пекинского трибунала на починку ее[150]. В 1764 г., на запад от храма, он построил каменную двухкровную колокольню. В верхнем аппартаменте (ее были поставлены) часы немецкие, боевые, купленные, вероятно, у католиков, а внизу было повешено шесть колоколов малых (вылитых в Пекине) и два таза медные большие для благовеста и звона, который производился во всякие праздники и будничные дни так же, как и в России[151].
Полученные от архим. Гервасия 1432 ланы новый начальник миссии употребил на церковные потребы и на устройство монастыря[152]. До архим. Амвросия в Сретенской обители[153] не было настоятельских покоев. Поэтому в 1756 году он устроил архимандричьи кельи (с южной стороны церкви), одноаппартаментные, по российскому манеру. В том же году каждому иеромонаху и иеродиакону были переправлены квартиры, по три покоя в одной линии (на север от церкви) и вновь перекрыты черепицей, а внутри покоев были сделаны потолки и простенки дощатые и раскрашены, причем были выкладены печи подпольные (на китайский манер). Затем, для церковнослужителей было вновь построено в 1757 г. пять покойцев каменных. В 1769 г. еще два покоя построены, каменные же, для приезжих россиян (на посольском дворе). В окна церкви и келий была вставлена слюда, оставшаяся после умершего иерод. Иоасафа. Вслед за тем, в 1757 г. (за колокольней) был выкопан кладезь глубокий и кирпичом выкладен. С четырех сторон кладезя устлано диким камнем и (ограда) обсажена кедровыми деревьями. В 1760 г. была построена хлебня каменная для печения просфор и хлебов для общей трапезы; две поварни, баня (мыльня с предбанником) и конюшня построены каменные же, а также большой каменный сарай для поклажи разных вещей (за настоятельскими покоями)[154]. Наконец, ограда каменная с двух сторон церкви и против братских келий была построена в 1764 г.[155] В монастыре дороги выстланы диким камнем и кирпичом. Сад разведен виноградный, в котором тридцать семь виноградных лоз, для них построено семнадцать столпов каменных, по пристойным же местам деревья разные рассажены[156].
Одновременно с устройством южного подворья архим. Амвросий обратил внимание и на албазинскую церковь. До пятой миссии она находилась в полном заведывании самих албазинцев[157]. Со второй половины XVIII стол., именно при архим. Амвросие, она переходит уже в ведение православной миссии. Таким образом с этого времени начинается новая эпоха в существовании Никольской церкви. В 1755 г. на починку в ней стены и прочего отдано было вновь избранному церковному старосте Федору Яковлеву 40 лань (около 80 руб.)[158]. Через десять лет, а именно в 1765 г., эта церковь из-за ветхости была перекрыта и переправлена, а внутри церкви и придела (трапезы) был сделан потолок дощатый[159]. Здесь же, в 1764 г. была построена колокольня деревянная, четвероугольная; внутри ее было повешено четыре колокольчика, да два большие таза медные для благовеста и звона. В том же году была (впервые?) сделана ограда каменная (сажень 15 в длину и 10 в ширину) от запада, севера и востока, а от южной стороны три покоя каменные (старые)[160], в которых стали жить иеромонах с церковником для священнослужения[161]. Эти покои были перестроены снова в 1765 г. В том же году вместе со святыми воротами (с запада?) были построены при них два покоя каменные. При церкви и на переднем дворе были посажены четыре виноградных лозы и несколько деревьев[162]. Наконец, архим. Амвросий отобрал у албазинцев ключи от церкви, из которой взял некоторые церковные вещи и внес их в общую опись[163].
При приеме церковных вещей от четвертой миссии не оказалось дискоса и звездицы весом 27¾ золотн., за которые было взыскано с архим. Гервасия столько же серебра и на работу с позолотой 2 ланы. Не оказалось и еще несколько мелких вещей и книг; но последние не были взысканы, потому что им не было составлено подробной описи, которая была заведена уже о. Амвросием[164]. Ризница при обеих церквях была небогата в то время. Шестая миссия приняла от старой:
1) Ризы штофные немецкие, старые.
2) Ризы бархатные темно-вишневые.
3) Оплечье золотое немецкое.
4) Остатки флера зеленого, фанзы и канфы красной.
5) Поручи и
6) Позумент.
Затем у иером. Сильвестра (Спицына) были взяты за утерянные им вещи:
7) Четыре ризы (вероятно, из китайской материи).
8) Два подризника.
9) Три епитрахили.
10) Три воздуха.
11) Трое поручей[165].
Во время второй и третьей миссии были приобретены четыре участка земли (см. гл. VI)[166]. По словам церковника Зимина, эти прикладные прежними христианами пашенные земли принадлежали в то время до церкви Николая чудотворца[167]. С них в каждое лето хлебородное сбирается по 25 лан серебра, которое сделает на российскую монету 42 руб. 50 к. Но не повсегодно платятся мужики, для того, что иногда два года, а иногда три нехлебородные бывают от безмерного наводнения и проливных дождей[168]. От времени архим. Амвросия в документах миссии упоминаются два письма крепостные на землю (вероятно, Джан-су), написанные 1766 г. марта 29 числа и закрепленные самим архим. Юматовым[169]. Это был пятый участок земли, проданный, вероятно, во время девятой миссии[170]. До половины XVIII стол. означенные земли, очевидно, находились в ведении самих албазинцев, заведывавших через своего церковного старосту Никольской церковью. С переходом последней в руки православной миссии и земли, приписанные к церкви, должны были перейти под контроль начальника миссии. Затем, к Никольской же церкви принадлежали три двора (дома), прикладные же[171], т. е. переданные в церковь по завещанию[172]. Это были упомянутые в VI главе дворы Гаврилы Савина (от 1716 г.) и иером. Лаврентия (от 1734 г.). В документах миссии еще упоминается купчая на задний (северный?) двор Дмитриев и закладное письмо на Дмитриев двор в 50 лан[173]. Это был третий дом, принадлежавший, вероятно, албазинцу Дмитрию Нестерову, церковному старосте, и уступленный четвертой миссии или церкви за 50 лан. В 1766 г. об этих дворах церковных был спор с переметчиками (см. о них ниже), вероятно, по пекинской манере желавшими оттянуть их себе, может быть, на правах родственников Нестерова по женской линии. Но трибунал, до которого доходило это дело, утвердил дворы за церковью[174]. К монастырю Сретения принадлежали четыре двора небольшие, купленные разными архимандритами. С сих дворов собиралось пожилых денег на каждый месяц по 8 лан, по 5 чин серебра, которое на российскую монету сделает 13 руб. 60 к., итого в целый год 163 руб. 50 к. Сии деньги употреблялись на строение и починку в монастыре дворов и на раздачу новокрещенным[175].
К приезду пятой миссии албазинцы охладели в православной вере и большая часть албазинского рода в русской сотне была некрещена[176]. По отъезде из Пекина российского каравана, в июне 1755 г. архим. Амвросий всячески стал увещевать и поучать некрещеных албазинцев чрез толмачей крещеных их же рода, представляя им в пример предков и отцов их благочестие. Таким способом новому начальнику миссии удалось вскоре приобрести в христианскую веру 35 человек мужеска пола и женска. К 70-м годам XVIII стол. в русской сотне при церкви Николая чудотворца находилось потомков албазинского рода только пфтьдесят человек и все крещеные. Из них пятнадцать человек были обучены членами миссии славянской грамоте и в церкви во время службы пели и читали[177]. В семнадцатилетнюю бытность архим. Амвросия из природных маньчжуров и китайцев крещено двести двадцать человек, не в один год, но в иной год двадцать, а в другой тридцать человек, а в иной год и ни одного человека[178], в чем свидетельствуют реестры новокрещенных, врученные в Пекине архим. Николаю Цвету[179]. По рапортам же архим. Амвросия св. Синоду о крещеных из русской сотни и китайцев, находившихся при российском дворе[180], видно, что св. крещением было просвещено гораздо меньше, а именно:
в 1755 г. . . . . 6 человек (из албазинцев?)
—1756 г. . . . . 7—
—1758 г. . . . . 5—
—1759 г. . . . .11—
—1761 г. . . . . 1—
—1762 г. . . . . 2—
Затем из рапорта архим. Амвросия от 30 июля 1763 г. видно, что всех крещенных в Пекине за 1758-1763 гг. было тридцать шесть человек (а до 1772 г. всех шестьдесят три человека). К исповеди
в 1758 г. являлось 9 челов., не исповедалось 27 чел.
—1759 г. ———— 18 ——————————21 —
—1760 г. ———— 25 ——————————24 —
—1761 г. –––––––– 24 (3 не приобщалось)—––––––––25 —
—1762 г. –––––––– 20 ——————————29 —
—1763 г. ———— 17 ——————————29 —
После того от архим. Амвросия не было рапортов[181]. Каждому по крещении из казны церковной (выдавалось) по одной лане, а убогому и по две ланы серебра давано было на крест и на платье. Некоторые из крещеных не требовали серебра, но на свое собственное покупали[182].
“Во время гонения на христиан римского закона в 1768 г., за Божией помощью и защищением, до наших греко-российских христиан албазинского рода правительство китайское не касалось, потому что знает, что они суть русские потомки, под которых видом и прочие из китайцев и из маньчжуров крещеные безопасно ходили в церковь на славословие Божие. В 1768 г. опубликован был от богдыхана указ весьма грозный и запретительный: всем маньчжурам, китайцам, мунгалам и корейцам не принимать чужестранную веру под жестоким наказанием, но пребывать бы всем в природном своем законе. Такая строгость наблюдалась чрез один вышеписанный год, а после (в православной миссии) паки крещено было десять человек без опасности, потому что верховный их парламент не столь строго стал наблюдать указ запретительный, и следствие христиан римских престало. К сему же доброе и ласковое обхождение архимандрита с знатными господами покрывало и помогало, и ныне (в 70-х годах XVIII стол.) можно приводить в святую веру христианскую с таким же порядком и обхождением”[183].
Но китайское правительство не ко всем русским относилось одинаково. Кроме означенных лиц, православных или вступивших в православие, в ту эпоху являлись в Пекине спорадические русские переметчики и пленники, испытывавшие в Китае неодинаковую судьбу[184]. По описанию церковника Зимина,”в 1764 г. привезен из Кяхты в Пекин переметчик Петр Калман, котрый был вместо сына у тобольского купца Владимирова. Сей переметчик принят был в школу российскаго диалекту (основанную в 1758 г.) для точного изъяснения российских сведений, за что и оженат был знатно; в 1771 г. пожалован он был офицером 8-й степени и учинен в школе вице-учителем. В том же (1764?) году привезены были в Пекин четыре переметчика, ссыльные запорожцы, которые убежали из серебряных заводов нерчинских: Филипп Большой, Андрей Плаха, Данило Третьяков, Федор Таран. Сии определены были солдатами в русскую сотню и на китайских девицах крещеных женилися[185]. В 1765 г. солоны восточные взяли в плен на реке Амуре троих промышленных, Иосифа Достовалова, Степана Протопопова, Филиппа Оплеухина, которых трибунал отдал было архимандриту в услужение. Но в 1768 г., по указу богдыханскому, посланы были (они) в Гуандунскую губернию слугами. В 1766 г. привезен был в Пекин переметчик из Селенгинска, казак Максим Суровцов, который за свои непорядки долго содержался в трибунале. В сем же году привезено было в Пекин 8 человек ссыльных, которые убежали из серебряных заводов нерчинских, да 8 человек раскольников, которые убежали из Селенгинска, бывши уже солдатами. В 1767 г. привезено было переметчиков в Пекин от Устькаменогорской крепости 6 человек, да 6 от реки Аргуня. В сем году, по указу богдыханскому, послано из вышеписанных переметчиков 33 человека в Фуцзян-фу и Гуандунскую губернию, где определены гарнизонными конными солдатами. В 1768 г. привезено было в Пекин 9 человек, из которых 4 захвачены были за рекою Аргунем, а 5 человек недалеко от Устькаменогорской крепости. В месяце июне того же года, по указу богдыханскому, сии 9 пленников, да 3 данные от трибунала в услужение архимандриту, посланы невольниками (за то, что не хотели быть верноподданными богдыхану) в Фуцзян-фу и Гуандунскую губернию. В 1769 г. привезено было в Пекин пойманных при Устькаменогорской крепости 8 человек, которых по допросе скоро отправили в вышеписанные губернии в услужение маньчжурским офицерам. В 1770 г. привезено было в Пекин 6 человек, из которых 4 пойманы были за рекою Аргунем , а двое недалеко от Устькаменогорской крепости, которые по допросе скоро отправлены были в те же губернии на поселение. В 1771 г. привезен был в Пекин толмач Михайло, которого, с собою насильно увезши, калмыки астраханские отдали генералу маньчжурскому, который увещевал толмача Михайлу, чтоб верноподданным был их богдыхану, но толмач сказал генералу, что-де никакая гроза и смерть не преклонит меня к подданству вашего богдыхана, за что послан был слугою в оковах в Гуандунскую губернию. (Наконец), российский капитан со свитою в плен увезены калмыками астраханскими; в котором месте китайского государства находится, не можно было проведать”[186].
Время пребывания в Пекине пятой миссии было богато разными дипломатическими вопросами, в разрешении которых впервые начали выступать великороссы, начальник и бывшие члены ее, в лице Владыкина, Леонтьева и Сахновского[187]. Этими вопросами были дела о российских учениках в Пекине, о посольстве китайском в Россию, о дозволении свободного плавания по Амуру и др. Вопрос об Амуре был поднят через семьдесят почти лет после нерчинского трактата 1689 г. Несмотря на неблагоприятное разрешение для России некоторых из этих вопросов, самая постановка и ведение их ясно показали пользу пребывания в Пекине православной миссии и определили на будущее время пункты ее деятельности в этом направлении. Здесь нельзя не отметить выдающейся роли учеников миссии. Она настолько была полезна для России, что вызвала неудовольствие со стороны пекинского трибунала внешних сношений, который увидал в них опасных знатоков и оппонентов системы ведения дел китайской дипломатией. C другой стороны, в документах того времени хорошо характеризуется маклерская роль католических миссионеров, проживавших в Пекине на службе у китайского правительства.
Благодаря своим способностям и характеру, начальник миссии занял в это время выдающуюся роль. По словам церковника Зимина[188], “В столичном китайском городе Пекине российского резидента не имеется, но вместо него российский архимандрит имеет сношения с трибуналом, из которого присутствующие, также и из прочих коллегиев господа, часто приезжают в российский посольской двор в высокоторжественные дни и в господские праздники для смотрения церковной церемонии и украшения. Архимандрит, для российской славы и радости, трактует их трапезою на свой счет, а нужднейших особ для всяких случаев презентует российскими вещми. На таковые приемы и подарки расходится у архимандрита на каждый год немалая сумма, а особливо что ныне в Пекине всякая всячина продается дорого”. Это был первый опыт служения начальника православной миссии интересам русской дипломатии. Китайское правительство в то время очень неблагосклонно относилось к России, поэтому от архим. Амвросия требовалось много сообразительности и умения, чтобы ослаблять надвигавшиеся на отечество грозы китайского неудовольствия и успокаивать неуместные и неумеренные претензии пекинского правительства. Отстаивая всеми силами интересы дорогой России, начальник миссии не раз этим самым вызывал личное неудовольствие на себя и на миссию со стороны китайских властей, вооружаемых католическими наушниками. Но эти обстоятельства не ослабляли его энергии до тех пор, пока у него доставало физических сил, в конце концов изменивших ему.
По возвращении в Россию, директор каравана Алексей Владыкин донес коллегии иностр. дел (28 октяб. 1755 г.), что, по данному ему из сибирского приказа указу, велено было из находившихся в Пекине учеников двух человек оставить, и как их, так и вновь посланных поручить архим. Амвросию[189], а прочих двух, излишних по трактату, взять из Пекина с караваном. По прибытии Владыкина в Пекин, из прежде бывших учеников находилось трое, из которых один, Андрей Канаев, при караване умер (23 февр. 1755 г.)[190]. А вновь посланные при караване ученики, Вавила Ермолаев с товарищи, не (были) допущены[191]. Трибунал (в третьем ответном листе)[192] заявил, что по силе кяхтинского трактата 1727/8 г. новых российских учеников на смену прежних принимать не следует. Во втором листе[193] китайское министерство иностр. дел выражало неудовольствие свое на директора Владыкина, оберегавшего русские товары от наглой эксплуатации и стачек пекинских торговцев и старавшегося получить с последних деньги. Трибунал жаловался, что Владыкин во всяких делах упрямствовал, а как он при торгах человек небывалый и глупый, то трибунал выражал желание, дабы впредь подобных ему людей, а особенно тех, кои в Пекине учениками были, предводителями караванов не присылали[194]. В ответном листе на эти выражения неудовольствия коллегия иностр. дел (от 21 декабря 1756 г.) заявила, что после заключения кяхтинского трактата прежние ученики заменялись новыми, и в том трактате вовсе не сказано о невозможности замены их. ”А по дружбе и соседству обоих империй, для лутчей способности в корреспонденции на обе стороны и для лутчаго изъяснения в случающихся делах, необходимо потребны нам такие люди, чтоб китайский и маньчжурский языки знали”. Из прежних учеников, обучавшихся в Пекине, иные померли там же, другие — в России, а иные приключившимися болезнями отягчены, так что не могут никакого дела исправлять. В заключении российское правительство настаивало на разрешении пребывания в Пекине шести учеников и дозволении отправиться им туда при удобном случае[195]. Этот вопрос был решен не скоро, но тем не менее в благоприятном для России смысле, благодаря усилиям начальника миссии.
В царствование императрицы Анны Иоанновны отношения между Россией и Китаем (с 1733 г.) были не особенно дружественны, несмотря на двукратное китайское посольство в Россию. Китайское правительство считало себя оскорбленным отказом выдать несколько тысяч монголов, скрывшихся на русской территории[196]. При Елизавете Петровне неудовольствие пекинского правительства мало-помалу улеглось, так что стало возможным принять действительные меры к развитию торговли с Китаем. Многие русские купцы поселились в Кяхте, была основана “Торговая компания с Китаем”, и китайские власти согласились отказаться от некоторых мер, вызванных желанием притеснить наших купцов[197]. Ввиду такого благоприятного положения дел, “в 1753 г. дано было Высочайшее от императрицы Елисаветы I повеление министрам, во-первых, чтобы у китайского богдыхана домогаться о присылке в Россию посольства его, противу коего и российское в Пекин посольство отправиться могло бы; во-вторых, по поводу порученного сибирскому губернатору Мятлеву возобновления камчатской экспедиции, исходатайствовать у китайского двора позволение свободного российским судам рекою Амуром прохода с хлебом и другими припасами для пропитания гарнизонов в крепостях и острогах, по северо-восточным берегам лежащих”[198]. Пока шли поиски подходящего лица во главе посольства в Пекин, китайцы, по замечанию Владыкина, ”получа в подданство свое некоторую часть зенгорцев (чжунгарцев) отменно себя противу Миссии гордыми стали являть, обнаруживая внутреннее свое неудовольствие и ненависть, и как от сущих неприятелей чуждаяся во всем и опасаяся”[199]. Такому недоверию пекинского правительства к России много способствовал инцидент с предводителем чжунгаров Амурсаной, разбившим китайцев на берегах Или и затем укрывшимся в России[200].
Несмотря на подобные дипломатические осложнения, императрице угодно было 30 мая 1756 г. назначить в Китай, под именем курьера, возвратившегося из Персии Василия Братищева[201]. 21 декабря того же года ему была дана пространная в пятнадцати пунктах инструкция. Указав на необходимость разрешить вопросы насчет китайского посольства в Россию и дозволения русским судам ходить по Амуру, инструкция в V пункте гласила: “Надлежит вам, прежде начатия о сем домогательства, наведаться искусным образом о тех персонах, кои у китайского министерства и при дворе богдыханском кредит имеют, и чрез кого бы сие дело удобнее начать можно было. И не способны ли будут обретающиеся там римские католицкие патеры, и особливо езуиты, которые, как слышно, и в делах с министерством обращаются, и с которыми вам для того знакомство получить и ласковое обхождение иметь надобно, к чему ваше знание латинского языка многую способность вам подать может. И когда вы о таких удобных к содействованию персонах сведаете, и их знакомством и склонностию обнадежены будете, тогда им о желании в том здешнего двора открыть, и стараться чрез оных внушать, чтобы до министерства и самого богдыхана дошло, а потом, усмотря удобность, и самому вам персонально, кому надлежит, из министров китайских словесно, а не письменно, представить”. ”Позволение для проходу судов Амуром неотменно получить, — писалось в VI пункте, — подкрепляя ваши домогательства и подарками, кому надлежит, из китайцев и римских патеров, по состоянию персон и к содействованию приличными, из даемой вам для того нарочно казенной мяхкой рухляди, токмо чтоб оные не без пользы употреблены были”[202].
“Что надлежит до российских учеников.., — гласил VIII пункт инструкции, — то ныне в Пекине никого уже из них не осталось… И хотя сие в самом деле не без основания, ибо чтоб таких учеников другими переменять и в Пекине всегда содержать в трактате не написано, однако ж для переду весьма потребно, чтоб бывшее до ныне и отчасти уже в обычай введенное содержание в Пекине здешних учеников вовсе не потерять; к тому же и не без нужды в том, чтоб оные тамо обучались, как о том в здешнем листе в трибунал ныне с вами в дружеских терминах писано, с доказательством о той нужде. И для того надлежит вам всевозможно стараться китайцев к тому склонить, чтоб дозволено было хотя не по обязательству трактата, но паче из единственного к здешней стороне снисхождения и угодности, по прежнему примеру, до 6 человек учеников из России в Пекин присылать, и впредь оных чрез несколько лет другими переменять, оных же тамо как дружеского государства людей, содержать и корм им давать, как тó прежде сего со времени заключенного трактата (от 1727/8 г.) было, изъясняя китайскому министерству, что продолжающаяся между обоими империями дружба требует, чтоб в сем толь малом и неважном деле с их китайской стороны приятельское снисхождение показано было”. Наконец в XI пункте Братищеву приказано было: “Разведать искусно и присмотреть, как в Пекине живут архимандрит и прочие церковные служители российские, и от тамошних людей нет ли им каких обид и утеснения или презрения? И напротив того, в каком почтении или кредите римские католицкие патеры тамо находятся? И сколь много успеха они имеют в учении и обращении тамошних людей в свой закон и веру?”[203]
Пока Братищев снаряжался в дальний путь, в Пекине побывал новый русский курьер, секунд-майор Замощиков (в конце 1756 г.) в качестве посланца от сибирского губернатора Мятлева[204]. В столице Китая Замощиков пользовался, без сомнения, услугами начальника пекинской духовной миссии[205]. На сношения его с иезуитами указывают копии с девяти писем, врученных ему последними для пересылки через Россию своим собратиям в Париже, Турине, Лиссабоне и Богемии, а также и другим лицам[206]. Что касается Братищева, то он, пожалованный в канцелярии советника, выехал из Москвы 27 января 1757 г.[207], прибыл в Иркутск 15 марта того же года, откуда перебрался в Селенгинск 28 мая. Взяв здесь с собой майора Якобия и переводчика Сахновского, он 20 июля отправился в Кяхту, а 26 июля за границу и по Монголии проехал в 32 дня. В своем интересном журнале он сообщает, что “29 августа (1757 г.)[208] прибыл в Пекин на посольский российский двор, в котором ни одного покоя годного к житью не нашел, ибо потолки выломаны, окна перепорчены и везде только одно опустошение (было) видимо”[209]. Вследствие этого Братищев с Якобием перебрались в кельи российского монастыря, а тем временем “с учтивостию” известили мунгальский приказ насчет необходимости ремонтировать посольский двор. 30 августа сюда были присланы мастеровые для починки покоев. Для выезда русскому курьеру и его свите и для посылок за нуждами было ежедневно назначаемо двенадцать казенных лошадей (по числу свиты) и на девять дней отпускалось серебро: для обоих курьеров Братищева и Якоби[210] по 5 чин и 5 фэн (88 ½ коп.), а на прочих десять человек по 5 фэн (8 ½ коп.) в день. Затем к русским послам были прикомандированы двое приставов — заргучей[211] Фалое[212] и битхеши (писарь) Фулое с двумя бошками или пятидесятниками. Наконец, у передних ворот посольского двора был поставлен караул (в 40 человек конницы и 20 человек пехоты), переменявшейся через двое суток. После того, 30 августа состоялась официальная передача в трибунал трех листов сената[213] и началась сношения с чиновниками министерства иностранных дел.
На основании сведений, полученных, вероятно, от архим. Амвросия, Братищев в своем журнале так характеризовал тогдашнего “сына неба”: “По смерти отца своего Юн-чжена (в 1736 г.)[214] возшед на престол, богдыхан получил себе от своего министерства и генералитета название по-китайски Цянь-лунь, сиречь “небом возведенный”, от роду имеет ныне (в 1757 г.) 45 лет и царствует 22-й год (до 1796 г.). Будучи же с природы весьма горячего темперамента и неслыханной гордости[215], по первому качеству к тирании весьма склонен, выдумывая ужасные кары осужденным, казня иногда смертию ни за что; а по другому — в правлении очень редко умеренности от него случается, меньше же о внешних причинах или невозможностях рассуждать хочет, ставя свою власть, будто бы в универсальном образе, беспредельною. Всякий день в Пекине на престоле садится и в сей форме доклады о государственных делах принимает, временем и советы держит… Все его резолюции основываются по большей части на представлениях шурина и фаворита его Фугуна[216], на которого хан во всех государственных делах с совершенною доверенностию полагается. Кроме матери его величества, никто из принцев крови, дядей и родных братей подобного счастия и чести не имеет…К военным людям нынешний хан дальнего попечения не имеет, но вся его особливая склонность и чрезвычайная охота распростирается к забавам и наипаче к строениям[217]… В народе не имеет его величество такого восхваления, которое бы горячую подданным любовь к персоне его предвозвещало”[218].
“Холодность и превратность к российской стороне еще в начале нынешнего (1757) года из головы богдыхана показались, понеже он при учинении в своем дворе пойманному знатному мунгальскому начальнику Шодар-вану (который российской протекции искал) тиранской казни, в предрассудительных словах о России отзывался[219]… В такое время прибыл я к китайскому двору, когда богдыхан забрал себе в голову злостию на российскую сторону пылать, разметывая надменные свои угрозы; ибо в первый день приезда моего в Пекин архим. Амвросий, по сообщению ему пред тем за несколько дней от патера Гобеля (rect. Гобиль)[220], объявил мне, коим образом, по получении в августе месяце из правит. Сената от 20 мая сего года листа о зенгорцах, богдыхан весьма озлобился на Россию и, будучи в запальчивом стремлении, повелел в грубых терминах ответный лист отправить, замышляя многолюдное войско к российским границам послать. По тому случаю о данном позволении в пропуске меня со свитою в Пекин в раскаяние приходил[221]… А как богдыхан легко попущает себя в таких обстоятельствах, кои с ево излишними желаниями несходственны.., забегая без памяти мыслями своими далеко и необъятно, потому и ближние около его ласкатели, каков Фугун, в угодность его жестокосердия, плодят иногда то пред ним, что на ум взбредет, и не дивно: ибо все китайцы издревле, а по них и манжуры такими гордыми мнениями надуты, что доныне свое государство центром всего света, монархов же своих верховными или вселенскими государями поставлять не стыдятся”[222].
“Придал пущую негу сей манжурской развратности случай бытности прошедшего 1753 г. в Пекине португальского короля посла ради коммерциальных дел при порте Макао. Ибо содействием пребывающих в Пекине патеров, наипаче Августина (которой при встрече, препровождении, в разговорах, в переводе письменном и при аудиенциях употреблялся)[223] грамота превращена в доношение, презенты в дань, и еще горшее того, яко бы португальский король в китайское подданство пришел, о чем и указы во все находящиеся в Пекине 8 военных дивизий тогда публикованы. А в ответ ему португальскому королю от лица богдыхана указ написан; но реченный Августин то скрасил, преобразя с манжурского на португальский язык грамотою. И за такую китайскому двору прислугу получил себе в награждение 2000 лан серебра (3400 руб.) и чиновную лазоревую шишку штатского класса… А в прошедшем годе[224], по имянному указу (богдыхана) один из обретающихся в Пекине римских патеров, именем Феликс (Rocha), посылан был в китайскую армию, находящуюся около Зенгории, ради обстоятельного описания сего владения и в смежности к нему лежащих российской империи земель. После этого богдыхану было внушено о малом числе российского войска, состоящего на разных при границах форпостах. И по окончании того дела, по возвращении своем Феликс был пожалован чиновною шишкою штатского ранга[225]… Живущие в Пекине римские патеры, чрез архим. Амвросия, извинились, что они дотоле не токмо видеться со мною, но ниже присылаемого из моей к ним свиты принять не могут, доколе в настоящих от России с китайским двором делах последование явится, и ежели-де дела полезно обойдутся, то они со мною увидятся, буде же в противность обратятся, то наперед отрекаются, ни меня видеть, ни ниже посылаемого от меня принимать”[226].
При таком настроении высших сфер в Пекине мало было шансов на благополучный исход переговоров со стороны Братищева. Снабженный советами архим. Амвросия, он 8 сентября выехал из Пекина в г. Жőхэ, летнюю резиденцию богдыхана, и вернулся в русское подворье не раньше 15 сентября. Там русский курьер был принят 11 сентября членами пекинского трибунала Алиха-амбанем, князем Хутурингой и Ледаженем, с которыми повел дипломатические переговоры насчет плавания русских судов по Амуру, об учениках при миссии, о посольстве от богдыхана в Россию и о пограничных ссорах и обидах. После обмена мыслей, министры удалились во внутренние покои богдыхана, откуда вскоре принесли такое решение: ”О пропуске российских судов рекою Амуром дело претрудное и требует довольного рассуждения[227]; ученики, может быть, приняты будут”. Относительно же посольства дан был прямо отрицательный ответ. Это не смутило Братищева, и он тут же начал снова переговоры с Фугуном, фаворитом богдыхана, но и от него должен был выслушать отказ насчет Амура и посольства. При возвращении в Пекин 13 сентября, Братищеву было сообщено конфиденциально о докладе 12 числа министрами богдыхану предложенных русским курьером вопросов и о решении последнего: Цянь-лун не разрешил пропуск русских судов по Амуру, но дозволил принимать российских учеников для обучения местных языков и обещал содержать их по-прежнему[228].
По возвращении Братищева в Пекин (15 сентяб.), архим. Амвросий, видясь с римскими патерами, объявил 21 сентября от них извинение, что они “не смеют с советником канцелярии свидание возыметь, опасаясь богдыхана, ибо они с своими приятелями престережены, чтобы не зная ханского мнения, к российским курьерам не ездили”. При этом патеры не упустили случая попросить Братищева взять с собой ответное от них письмо и посылку в С.-Петербургскую Академию Наук. Эта посылка была передана чрез архимандрита Амвросия. 29 сентября Братищев принял от Ледаженя ответный лист китайского правительства. “Патер Гобель, по переводе российских листов с латинского на манжурский язык, подал было от себя чрез архим. Амвросия приятную Братищеву ведомость, что пропуск рекою Амуром российских судов дозволен будет и будто бы богдыхан о том и слова противного не молвит. Но после держанных советником канцелярии с китайскими министрами разговоров и по воспоследовании на российские дела ханской резолюции и по переводе им, Гобилем, ответного листа на латинский язык, он (Гобиль?) посредствующим же архим. Амвросием изъявил свое домышление, что прохождение российских судов рекою Амуром за рождающимся в ней драгоценным жемчугом не допущено, дабы в получении оного какого помешательства и ущерба не приключилось. А патер Сигизмунд (ди-Николь), обращающийся особливым приятством с архимандритом, дал чрез него знать советнику канцелярии, что пропуск судов рекою Амуром не за иным чем, токмо за опасением и боязнию, как бы российские люди в таком допущении впредь китайскими землями не завладели, не дозволен”[229].
Такова была роль католических миссионеров при сношениях представителя русского правительства с китайским. После Измаилова и Владиславича русская дипломатия еще раз должна была испытать на себе все невыгоды корыстного посредничества папских эмиссаров, извлекавших только свои выгоды из порчи международных отношений. Положение их в Китае при Цянь-луне было сходно с прежним. По свидетельству одного из миссионеров (Amiot’a), пропаганда их шла туго[230] из-за недозволения проповедовать в провинциях. Тем не менее, и в это время они умели обделывать свои дела, как свидетельствует Братищев в своем журнале, составленном по указаниям архим. Амвросия. “Римские патеры, — значится там, — вселясь за полтораста лет до ныне в китайское государство, далеко свое обращение распространили. Ибо в одном Пекине до 2000 человек или и более последователей их закона исчисляется из никан (природных китайцев), но не знатных и чиновных, кроме купечества и другого нижнего звания людей. А из манжур ни единой души в их пастве не обретается[231]. Они положили и от времени до времени утвердили надежное основание своему проповедованию[232], науча никан латинскому языку, из которых иные в Риме и других католических областях бывали и, тамо подкрепясь большими наставлениями и получа от папы священство, возвратились, и по преложении римских догматов на китайский язык, с лутчим успехом звание свое в приведении в римский закон своих одноземцев продолжают. Такого существа поп китаец и ныне в Пекине находится”.
“Не один духовный способ они, патеры, к своей пользе и приращению употребляют, но и житейские вспоможения и снабдевания требующим своим последователям являют. Имея, иной от своего художества, другой от торговых промыслов, прибытки, ссужают и наделяют в скудость пришедших. Никто еще из римских патеров такого кредита и достоинства достигнуть не мог, чтобы с китайским министерством в делах обращался. Ибо высокомерность манжурского правления того не терпит, чтоб иностранца к такому сообществу допустить, кроме школьных в науках и художествах поведений, как в самом деле имеются некоторые патеры езуиты в математической коллегии профессорами и асессорами, а первенствующие в том месте члены: президент, вице-президент и другие по них из манжур и никан определены[233]. Протчие из них патеров художники, а именно: живописцы, музыканты, золотари или серебреники, механики, кузнецы, бритовщики (sic!) и всяких работ мастера[234] (ибо инако без искусства и художества римские монахи в китайское государство не приемлются), употребляясь в ханской службе, серебро жалованное получают, а иногда по угождению и чиновные знаки от обер до штаб-офицерского или майорского ранга. И со всем тем манжурское правление им во всяких случаях строго повелевает, еже они с послушанием и исполняют[235].
“Сия-то чувствительность понудила их архим. Амвросию отозваться, что ежели бы они, патеры, под российской протекцией находились, то бы знали, что делать. Из них патеров, вышеупомянутый Сигизмунд августиниан, родом итальянец[236], искусством механик, усердствуя особливо российской стороне и желая всеохотно в знаемость высокого российского министерства войти, не оставил советнику канцелярии пред отъездом из Пекина чрез архим. Амвросия за искренность свою внушить, что ежели из России посольство к китайскому хану отправляться станет, то бы наперед (известили) о приготовлении достойной в Пекине квартиры, ибо российский посольский двор обветшал и негоден к жительству такой особы, — о приеме и церемонии при аудиенциях, а наипаче о титуловании Ее Императорского Величества с здешним двором договор постановить, дабы все при таком случае с высочайшей Великой Государыни Императрицы Всероссийской честью сходственно быть могло, прибавя при том и сие, что патер Гобель приходящие из России в китайский трибунал и из сего посылаемые в правит. Сенат листы слегка переводит на оба языка, с латинского на манжурский и с манжурского на латинский, не выражая в иных периодах и артикулах настоящей силы”[237].
В сравнении с таким внешне выгодным положением в Китае католических миссионеров, роль представителей православной церкви была скромна и невидна, зато имела свои внутренние выгоды и преимущества. ”Что касается до пребывающего в Пекине российского архим. Амвросия, — доносил Братищев, — то он первый из своих антецессоров духовную свиту, состоящую в двух иеромонахах, одном иеродиаконе и двух дъячках, в порядке и послушании содержать начал, учредя общество трапезы или пищи к единогласному удовольствию. Начальство свое продолжает изрядно, на службу Божию сам не обленяется, исправляя всякий день в церкви свою должность с братией, и не допущает их ни до каких свар или развратностей, и ниже дая послабление к каким-либо прихотям или излишностям, например: вотще и без нужды бродить и шататься по улицам. Когда же по просьбе и отпускает в какое-либо место, то всегда двух человек посылает, дабы тем способом лучше честность соблюдена была. А для избежания от своевольного китайского народа ругательных посмеяний, он сам архимандрит и вся свита носят манжурское или китайское платье. И подлинно тем образом такому нагло порицающему с нетерпимыми досаждениями иностранное одеяние народу перестали при своих выездах чудовищем казаться. Не слышно было ни от архимандрита на китайцев и ниже от сих на него никаких жалоб. У знатных китайцев всякого закона духовный чин в малом почтении или, лучше сказать, в презрении находится, разве какая из сего рода персона, наипаче иностранная, особливым искусством и наукою или прехвальным художеством заслужит себе у них почитания. В православном христианском законе российского исповедания всех на все и с потомками пленных в Албазине и переведенных в Пекин казаков мужеска и женска полу едва до 20 душ набраться может”[238].
С таким результатом, если не для своего времени, то для будущего историка, Братищев собрался из Пекина 4 октября 1757 г.[239] В утешение свое и современников, он замечает в конце журнала: ”Впрочем советник канцелярии со всею своею свитой вышепоказанное число кормового серебра из мунгальского приказа, и при том: пшено сорочинское нижнего сорта (желтое?), дрова, уголья, свечи, по прежде бывалому обыкновению, по самый отъезд из Пекина получал. И сверх того еще во всю тамо бытность чрез всякие пять или шесть дней, исключая поездку в Жöхэ, к обоим курьерам под именем пристава заргучея покупаемые на казенное серебро конфекты, жареное мясо из птиц или поросенков и фрукты присланы были… Как едучи в Пекин, так и возвращаясь, препровождаем был на ханском коште, с обыкновенным довольствованием”. 14 ноября русский курьер прибыл на кяхтинский форпост, а 13 декабря в Селенгинск[240]. Русское великодушие по отнашению к католическим миссионерам одушевляло Братищева и по прибытию в Россию. Давно уже не имея известий о пребывающем в Пекине православном духовенcтве, наше правительство в конце 1757 г. рассудило оправить туда сенатского курьера Григория Арбузова с грамотой (от 2 октября) в трибунал насчет свободного проезда и вспоможения посланному курьеру для разведания о российских четырех священниках и двух при них церковниках: все ли они живы и в каком находятся состоянии[241]? “21 декабря 1757 г. в Селенгинске был получен Высочайший из Государственной коллегии иностр. дел указ (от 7 октяб.), по силе которого приложенные к обретающимся в Пекине римским патерам два письма Братищев с курьером Арбузовым под своим конвертом отправил (в начале января 1758 года) к архим. Амвросию, изъясняясь, чтобы он, по вручении помянутых писем, Амиота и Сигизмунда и прочих патеров совершенно уверил, что такая пересылка писем к их приятелям и корреспондентам и доставление ответствий чрез способ российских курьеров им благонадежно и впредь с российской стороны преподастся”. Но эти письма под конвертом Братищева таможенный директор Владыкин при отправлении в Пекин курьера Арбузова почему-то удержал[242].
В доношении своем св. Синоду от 21 декабря 1755 г. (пункт 4-й)[243], архим. Амвросий указывал на неудобство присылки в миссию мягкой рухляди вместо жалованья. Китайцы не давали и половинной цены за нее. Кроме того, мягкую рухлядь нельзя было пересылать помимо каравана, а после 1754 г. в Пекин караваны перестали отправляться. Вследствие этого, на 1758 г. и на последующие жалованье миссии не было отправлено, как явствовало из рапортов сибирского губернатора Соймонова. Китайские же пограничные в это время отреклись принимать к пересылке в Пекин не только жалованье, но и пакеты[244]. За наставшим с китайским двором несогласием по разным делам нельзя было посылать в Пекин и курьера. Тогда указом коллегии иностр. дел от 31 декабря 1758 г. было велено передавать китайским купцам за поручительством других купцов товары, а они отдавали бы в Пекине за них деньги. Селенгинский комендант бригадир Якобий пробовал и этот способ передачи, но неудачно. В конце концов было решено просить мунгальских пограничных управителей о пересылке рухляди в Пекин, хотя бы на один год[245], а казенные караваны сделать частными (купеческими) и предоставить отправление их кому желательно[246]. Тем не менее с 1758 по 1762 г. жалованье не могло быть переслано в Пекин.
Положение русской миссии в Пекине за это время было очень печально. Из-за неотдачи в китайскую сторону беглецов богдыхан приказал с осени 1759 г. запереть российский монастырь, в котором жили православные миссионеры, и вон никуда их не выпускать[247]. Сверх того, приставлен был к ним крепкий караул и на воротах посольского двора были прибиты указы с угрозой смертной казни тому, ежели бы кто из китайских подданных отважился войти в помянутый монастырь. Известясь о притеснении в Пекине российского духовенства, Сенат в посланной 24 сентября 1760 г.[248] грамоте своей спрашивал трибунал: по какой бы причине толь жестоко с ним (духовенством) поступлено было? Если происшедшие с обеих сторон в некоторых пограничных делах споры таковое им (китайцам) изнурение причинили, то оные могут быть кончены дружеским изъяснением, не делая духовенству мщения, а себе бесславия. И для того сенат просил уведомить, в каком оные духовные находятся состоянии, дозволить им свободу, а посланное к ним на нужную их потребность небольшое число товаров им отдать, взяв в уверение расписку, и оную в Селенгинск доставить. Неизвестно, сколько времени пробыли наши миссионеры под арестом. Вероятно, они были освобождены от караула раньше получения в Пекине листа российского правительства. Последний еще больше раздражил пекинских министров. Чтобы отклонить от себя обвинение в насилии над ничем неповинными людьми, они в своем ответе (4 августа 1761 г.) игнорировали совершившийся факт и наполнили свой лист колкими и ругательными выражениями[249].
“Писали вы к нам о находящихся здесь в посольском доме четырех ламах своих, что имеете такое странное известие, будто они безвинно у нас не выпускаются со двора и содержатся под крепким караулом, и для того просите нас, чтоб впредь содержали их так, как прежде сего, во всяком благопризрении и на довольном пропитании, а притом упоминаете, что желательно вам переслать к ним из Селенгинска небольшое число приготовленных товаров. Мы по оному вашему листу докладывали великому высочайшему хану, и его величество святейше указал следующее: как же они русские пишут столь сумасбродно! Ламы их столько уже лет живут здесь по-прежнему во всяком благопризрении и на довольном пропитании, без малейшего притеснения, а они вызвались об них таким образом! Они бы то подумали: когда б мы лам их держать у себя не захотели, давно б вон выгнали. И что нам пользы изнурять таких людей? Если они мыслят, что мы за продолжающееся от них чрез столько лет небрежение мирного согласия, за удержание перебежчиков, оных лам казнить можем; то напротив сего они бы то знали, что здесь во веки не может то статься, чтоб чужие люди были изнуряемы, а паче умерщвлены… За их такой беспутный площадный вымысел ныне посылаемые к ламам товары принимать не надобно (хотя тó прежде сего и бывало), для того, что они после из того еще какой ни есть беспутный вымысел произнесут. Пусть с своими людьми прямо в Пекин пришлют (товары?) и чрез их сведают о ламах, изнуряемы они были или нет? Вы (селенгинский комендант Якобий?) о сем дайте им знать обстоятельно.., а только впредь таких беспутных площадных речей не вымышляйте, чего для и сей лист наш посылаем к вам с изъяснением”[250].
По кончине императрицы Елизаветы Петровны (25 декабря 1761 г.), император Петр III повелел (22 апреля1762 г.) коллегии иностр. дел отправить под именем Сената в Пекин тамошнему трибуналу обвестительную о принятии им престола грамоту. Для этой миссии был избран лейб-гвардии отставной поручик Иван Кропотов[251]. Во второй грамоте Сената (от 30 апреля), посланной с ним, было выражено вежливо немалое огорчение за присланный китайским правительством ответ насчет православных миссионеров, наполненный многими грубыми поносительными и досадительными словами. При этом Сенат давал знать, 1) что он оставляет на сие возражать, имея прямое желание умножать, а не расторгать взаимную дружбу, тем паче, что по дошедшему известию оное духовенство во всяком благопризрении и довольствии находится, в противность разнесшемуся лживому о сем слуху; 2) что как неугодно было трибуналу, чтоб переслано было из Селенгинска в Пекин через пограничных китайских управителей для оного духовенства несколько товаров, то дозволено б было сему посланному офицеру самолично оные им вручить; и 3) что как те же российские духовные давно уже в Пекине живут, то испрашивалось согласие трибунала: на смену сим прислать других священников, о принятии и о препровождении которых дано б было пограничным управителям повеление[252].
По вступлении на престол императрицы Екатерины II (28 июня 1762 г.), коллегии иностр. дел дано было 2 июля Высочайшее повеление: посланные с Кропотовым грамоты отобрать и, переменив титулы, дать другие две такого же содержания. Эти грамоты были подписаны 15 июля. Затем императрица 28 августа объявила свое намерение отправить в Китай знатное посольство, о чем повелела дать знать Кропотову и снабдить его особым по этому делу наставлением. Последнее дано было ему 31 августа, а в октябре он отправился из Москвы, взяв с собой оператора Елачича, да из московского университета Петра Якимова[253]. Получив от селенгинского коменданта мягкой рухляди для выдачи архимандриту со свитой в жалованье (на сумму в 11050 руб.)[254] и снабдив себя всем нужным, Кропотов отправился за границу 29 апреля 1763 г., а 17 июня, не доехав до Пекина за семьдесят китайских ли (около сорока верст), поехал прямой дорогой к г. Жöхэ, где богдыхан забавлялся охотой, а караван с тягостями отправил в Пекин[255]. После представления богдыхану (21 и 23 июня), Кропотову дана была аудиенция китайскими министрами во главе с Фугуном. Последний объявил русскому курьеру, что посольство с российской стороны будет принято в Пекине охотно. Затем министр поинтересовался знать мнение гг. российских сенаторов насчет вопроса о пропуске судов по реке Амуру. Хотя сей последний вопрос показался не без насмешки, однако ответствовано Кропотовым, что как о том, так и о другом ничего ему неизвестно. При сем случае просил Кропотов позволения посланную с ним казенную мягкую рухлядь в Пекине продать и (вырученное) серебро отдать российским священникам, на что получил в ответ: что как от богдыхана повеление есть во всем его, Кропотова, удовольствовать, то и посылается в Пекин в мунгальский приказ с ним нарочный чиновник, который и приставом к нему назначен”. С последним Кропотов прибыл в Пекин 28 июня и архимандрита со всей свитой нашел в добром состоянии[256].
Русский посланец пробыл недолго в Пекине, но, без сомнения, разведал все насчет положения православных миссионеров[257], с которыми дожен был скорбеть от грубых выходок чванных маньчжуров. Последние, вопреки богдыханской воле, сильно притесняли Кропотова, который выехал из Пекина 12 августа 1763 г. При отъезде его пекинской трибунал не дал ему ответного листа. Затем с него было доправлено за провоз казенной мягкой рухляди и собственного его экипажа от границы до Пекина 1323 ланы, да в возвратный путь 974 ланы и 2 чина, всего 2297 лан, 2 чина серебра (3905 р. 24 коп.)[258] Ответный лист китайского правительства был послан в 1764 г. В нем от лица богдыхана пекинские иезуиты писали: ”Российская императрица намеревает ко мне прислать посла с поздравлением, из того я усматриваю сильное и доброе ко мне ее усердие, — а с моей стороны, пошлю ли, или не пошлю в Россию посла, после рассмотрю”… ”Российское государство (подлинные трибунала слова), ежели бы следуя здравому рассудку в произвождении дел поступало и учинилось бы китайской империи послушным (sic), то бы богдыхан принял в рассуждение такой России склонный поступок, явил бы ей благодеяние и не оставил бы. А что употребляются в листах их грубые слова, сие делает трибунал для того, чтобы привесть сенат в стыд”. Жалуясь в конце на курьера Кропотова, который, под видом привезенной для российских священников провизии, взял с собой для продажи множество товаров, трибунал уверял, что российское духовенство всегда от богдыхана получает довольные харчевые припасы и никогда под крепким не были они караулом. “Вы, россияне (таково было окончание листа), когда старались, чтоб заключенный трактат оставался без нарушения, то и писали к нам снисходительно. А ныне ваш сенат весьма в непристойных и досадительных писал выражениях. А потому, ежели впредь таким образом писать к нам будете, то мы повелим нашим пограничным людям не продавать своих, ниже ваших покупать товаров, а сверх того никакого сюда не пустим курьера и ваших священников отсюда вышлем”[259].
После такого ответа всякая официальная переписка русского правительства с китайским должна была прекратиться[260]. В связи с этим остановилась и торговля в Кяхте. Такое положение дел продолжалось до 1767 г., когда китайцы сами выразили желание возобновить сношения. Капитан Кропотов с его секретарем Алексеем Леонтьевым был во второй раз послан в Пекин с поручением уладить все затруднения, результатом чего явился 18 окт. 1768 г. отдельный акт или дополнение к трактату 1727/8 г. Новая редакция акта должна была исправить все, что в последнем трактате было написано или прибавлено по ошибке на языках русском и латинском[261] (на последнем по милости иезуитов). Положение православных миссионеров в Пекине за это время оставалось прежним. В 1764 г. трибунал ничего не отвечал насчет перемены миссии, а приготовляемую новую нельзя было послать до окончания пограничных дел. Между тем, св. Синод в 1766 г. заявил коллегии иностр. дел о нужде переменить миссию[262]. Последняя (коллегия) только 26 мая 1767 г. известила св. Синод о скором наступлении полезного оборота в сношениях с китайцами и возможности переменить миссию, причем пригласила озаботиться собранием новой[263]. В ожидании прибытия ее члены пятой миссии постепенно один за другим сходили в могилу. Едва ли не первым умер иерод. Сергий (┼30 сентяб. 1768 г. 54-х лет, 9 месяцев), за ним последовал иером. Софроний (30 июля 1770 г.). Наконец, и крепкий организм начальника миссии не выдержал пекинского климата. Надгробный памятник без всякого преувеличения гласит о нем, что архим. Амвросий с 1754 г. “во многих как церкви святей и любезному отечеству полезных делах, так в разных монастырских делех упражнялся чрез 17 лет всеусердно; притом же в различных нуждех каждому помоществовал словом, советом, рассуждением делом”. Прощаясь с земной юдолью скорбей и забот и сходя в могилу, доблестный воин Христов мог с спокойной совестью сказать (как говорить теперь о нем и беспристрастная история): подвигом добрым подвизахся, течение скончах, веру соблюдох. Архим. Амвросий “преставися благочестно в Пекине, имея от рождения своего 54 года, 1771 г. июля 1 числа[264] после вечерни. Господи Боже, со святыми упокой душу усопшаго раба Твоего”! Так заканчивается надгробная надпись могильного памятника, поставленного, по преданию, его пекинскими друзьями, иезуитами, которые на другой стороне его написали китайскую эпитафию[265]. После начальника миссии умер еще один член, дьячок Алексей Данилов (┼7 апреля 1772 г., 37 лет), так что в Россию вернулись только двое членов: иером. Cильвестр Спицын, умерший в Иркутске (al. Казани) 7 марта 1773 г.[266], и дьячок Степан Зимин, с именем Никона постриженный (в 1773 г.) в число братства Троице-Сергиевой лавры и произведенный затем во иеродиакона[267].
X.
Организация и отправление в Пекин шестой миссии. Деятельность ее.
Литература: Син. арх. дело № 217 (1761), 330 (1778), 439 (1805г.) Моск. арх. М-ва Ин. Дел, Духовной миссии дело; № 524, отд. III: миссия архим. Цвета (1766–1783). Спб. арх. М-ва Ин. Дел IV. 4 (1805–1809), 1. V (1823–1840) Бантыш-Каменск., стр. 325, о. Даниила, четв. 47 и 48, Колосова, “Дипломат. собрание дел между российским и китайск. государствами” (1764–1796), 1839 г., ркп. в М. А. М. И. Д. (Пуцилло, стр. 87). Ист. росс. иерархии IV и V. Cordier, ”Bibliotheca Sinica”. И. Чистовича, Истор. спб. дух. акад., 1857 г., и др.
По истечении десятилетнего срока пребывания в Китае пятой миссии, указом св. Синода от 25 сентября 1766 г. (за № 1783-м) было “требовано из коллегии иностр. дел известие: можно ли находившегося в Пекине архимандрита Юматова со свитою оттуда в Россию вызвать и на их места других туда отправить?”[268] На этот запрос последовал следующий ответ коллегии (20 декабря 1766 г.): ”По продолжавшимся с китайским двором спорам в пограничных делах на перемену помянутого архимандрита со свитою других в Пекин отправить еще не можно, тем паче, что и производившаяся пред сим под именем российского Сената с китайским трибуналом письменная корреспонденция с здешней стороны на некоторое время остановлена и след. необходимо нужно посылкою в Пекин других (лиц) обождать до окончания споров с Китаем, восстановления прежней дружеской корреспонденции и отравления туда каравана”[269]. Через пять месяцев, а именно 26 мая 1767 г., коллегия иностр. дел донесла св. Синоду о скором наступлении полезного оборота дел в сношениях с китайцами и о возможности переменить миссию. При этом коллегия просила св. Синод заблаговременно избрать и назначить в число новой миссии достойных монахов, “учиня распоряжение по прежним примерам”. В заключении коллегия обещала уведомить св. Синод о времени отправления новой миссии, а также снабдить ее тогда рекомендательным к китайскому трибуналу листом, паспортом, жалованьем и прогонами на дорожный проезд[270].
Целых три месяца продолжались поиски подходящих для миссии лиц, после чего 27 августа 1767 г. состоялся указ св. Синода (№ 90) о назначении в начальники миссии учителя немецкого и французского языков при семинарии в Троице-Сергиевой лавре, иеродиакона Николая Цвета, родом малоросса[271]. Он был посвящен во иеромонаха 29 августа в Москве членом Синода, митрополитом Великоновгородским и Великолуцким Дмитрием[272], а 8 сентября[273] произведен во архимандрита[274]. После того новый начальник миссии в доношении своем от 8 октября 1767 г. просил назначить в члены избранных им лиц: ставропигиального Новоспасского монастыря иеромонаха Иуста, Донского монастыря иеродиаконов Иоанникия и Никифора Каленовского, а также Семена Цвета и Семена Килевского, из мещанских детей города Киева, в качестве псаломщиков. Утвердив этих лиц, св. Синод указом своим от 29 октября 1767 г. определил: быть в готовности членам шестой миссии, одного иеродиакона, более способного, произвести во иеромонаха, вследствие чего и был произведен иерод. Иоанникий (4-го нояб. 1767 г.)[275]. На основании справок о предыдущей миссии, жалованье для новой оставлено было прежнее: положено было только просить у сената выдачи его серебром, вместо рухляди, и на пять или шесть лет. По прежней практике, новая миссия должна была оставаться в ведомстве Иркутского преосвященного (Софрония Кристаллевского), который и был о том уведомлен указом же[276]. Инструкция для миссии оставлена была прежняя (от 1734 г.), данная архим. Илариону Трусу[277]. Но ее долго не могли найти. Сначала, 15 нояб. 1767 г. (№ 237) петербургская контора св. Синода обращалась в Синодскую канцелярию с поручением отыскать и списать инструкцию, данную архим. Илариону Трусу. Потом канцелярия дала ответ (20 декаб. того же года), что инструкции той не оказалось и что ее следовало искать в архиве московского Синода[278]. В конце концов, порешили найти ее в Иркутске или самом Пекине, и на том окончили поиски[279].
После этого состоялся указ св. Синода от 8 декабря 1767 г. (№ 2871)[280] о назначении на смену пятой миссии Николая Цвета с братией, о готовности их к отъезду, о жаловании по определению св. Синода от 11 июля 1753 г. (см. гл. IX): архимандриту 600 руб. в год, иеромонахам по 300 руб., иерод. 250 р. церковникам по 100 руб.[281] (вместо прежних 150 р.), на церковные потребы 50 руб., всего 1700 руб. в год. Жалованье должно было выдаваться на пять или на шесть лет вперед из сибирской коллегии на счет коллегии экономии. Отправляемое при караванах жалованье решено было производить серебром, по просьбе архим. Амвросия. Затем указ постановлял: ”Выдать новой миссии от Москвы до китайской границы надлежащее число ямских, а где таковых не было, уездных подвод сухопутьем, а водяным путем приличных судов с судовыми припасы, с кормщики и гребцы, а для всего этого прогонные и поверстные деньги, с границы же—подводы с телеги”. По мнению св. Синода, всем членам новой миссии необходимо было выдать впред годовое жалованье, “чем бы им до отправления их с России прожить и из Москвы подняться и в том далечайшем пути расстоянии можно было себя содержать без нужды; да на подъем и на покупку в пути дорожных припасов (выдать), как и прежде отправленному архим. Амвросию, 500 руб., также и Амвросию с миссией на прошедшее время и на возвратный в Россию путь”[282]. В конце указ ставил на вид необходимость выдать новой миссии письменный вид, а к китайскому трибуналу — традиционный “лист” “о показывании к нашим миссионерам всякой в случающихся тамо (в Пекине) нуждах благосклонности, по прежнему примеру архим. Юматова”. Новый начальник миссии был предостережен насчет именования себя архимандритом и должен был называться старшим священником[283]. Наконец, прежней миссии дозволялось вернуться в отечество, по сдаче всего церковного имущества[284].
Вопросы, поднятые означенным указом св. Синода, были сообщены правит. Сенату[285], который в своем ведении от 26 декабря 1767 г. (№ 11,803) решил: дело о количестве и выдаче жалованья новой миссии на пять или на шесть лет передать комиссии о духовных имениях, потому что в штатах о ружных монастырях и церквах (от 26 феврал. 1764 г.) пекинского монастыря не значилось. Вслед за тем в св. Синод поступило прошение архим. Николая (от январ. 1768 г.) насчет прибавки жалованья для членов миссии. Это прошение было заслушано 11 января 1768 г. и в подлиннике препровождено в комиссию о духовных имениях с указом св. Синода (от 14 января 1768 г., № 44). В ответ на такие запросы означенная комиссия донесла св. Синоду (от 19 янв. того же года № 4), что Государыня 17 января утвердила доклад ее (комиссии). прежняя сумма в 1700 руб. была найдена безнужной и довольной и положена в штатах миссии, ”тем паче, что как архим. Амвросий Юматов, так и до него там бывшие никогда о недовольствии к содержанию жалоб и прошений своих не присылали”, архимандрит же Николай в Пекине еще не был и о безнужном содержании знать ему не можно. Жалованье положено было выдавать на 3 года вперед из коллегии экономии[286]. Коллегия же иностр. дел[287] обязалась доставлять жалованье миссии караванами через каждые три года. За неимением достаточного количества монеты, которая притом не пропускалась в Китай, содержание для миссии должно было выдаваться мягкой рухлядью. Эту рухлядь приказано было новой миссии продать на китайской границе и с вырученным серебром в слитках отправиться в Китай. Означенные доношения комиссии о церковных имениях и коллегии иностр. дел были заслушаны в св. Синоде 21 января 1768 г., после чего 22 января состоялся указ последнего (за № 356) архим. Николаю о перемене миссии, о семилетнем сроке пребывания ее в Пекине, о руководствовании прежней инструкцией, которую новому начальнику поручено было вытребовать в Пекине от архим. Амвросия, а также принять от последнего все церковное имущество; о ремонте же пекинских церквей дать знать св. Синоду и коллегии иностр. дел, сделав смету починкам[288].
После этого новая миссия отправилась обычным путем к месту назначения[289] и до Тобольска ехала на четырнадцати подводах. Прибыв в Иркутск, миссия должна была прожить там более двух лет в ожидании разрешения ехать в Китай. Тем временем коллегия иностр. дел переслала в Иркутск, при указе от 31 января 1769 г., лист в китайский трибунал. Означенным указом коллегия предписывала архим. Николаю “по прибытии в Пекин в подаче листа о себе и в поведении поступать по наставлению предецессора его, архим. Юматова”. Последнему также послан был указ от коллегии[290] с поручением снабдить наставлениями нового начальника миссии, как ему вести себя в Пекине и как обращаться с китайцами. Свой взгляд на этот вопрос коллегия выразила в доношении своем (от 3 сентяб. 1770 г.) по поводу указа св. Синода (от 18 июня 1769 г.) о призывании в китайскую веру[291]. Коллегия иностр. дел вполне согласилась с рассуждением св. Синода, “чтобы поручить находившемуся в Пекине, да и вновь туда отправленному архимандритам обстоятельно разведать и сюда (в Петербург) прислать надлежащие известия: не настоит ли ныне противу прежнего каких с китайской стороны препятствий в призывании тамошнего народа в христианскую веру; а между тем новому архим. Николаю предписать, чтобы он в обращении китайцев в христианскую веру поступал с осторожностью, предусматривая тамошние обстоятельства, дабы ни малой причины не подать тамошнему двору и народу к какому-либо негодованию и неудовольствию”. К этому коллегия иностр. дел сочла за нужное присовокупить, что “ежели и ныне желающие из тамошнего народа вступить в христианскую веру будут являться, а в принятии и в обращении их, как добровольно желающих, никаких с китайской стороны препятствий и негодований по их усмотрению последовать не может, то б на сей случай предварительно прислали они (архимандриты) сюда точное известие, надобно ли и какое тем китайцам при обращении их в благочестие делать награждение, и деньгами ли в натуре, или какими товарами и вещми, да и до коликого числа, например, в каждый год на то потребно денег, или каких товаров и вещей, дабы по тому их уведомлению удобнее было св. Синоду приступить к надлежащему об оном рассмотрению и определению”[292].
Ответ на эти вопросы дал св. Синоду член пятой миссии, церковник Зимин[293], а через десять лет и сам архим. Николай, который с миссией пока сидел в Иркутске в ожидании разрешения своей участи. После восстановления сношений с Китаем (в 1768 г.)[294], был решен благополучно еще один вопрос на счет учеников миссии[295]. Указом св. Синода от 18 июня 1769 г. (№ 1205) было постановлено прикомандировать к шестой миссии несколько способных школьников из иркутской, а если не отыщутся там, — из тобольской семинарии. Для приведения в действие такого постановления, св. Синодом были посланы 21 августа означенного года указы Варлааму, епископу Тобольскому и Сибирскому (за № 1595), и Софронию, епископу Иркутскому (за № 1596). На основании доношения коллегии иностр. дел, св. Синод приказал выбрать троих учеников из обучавшихся российскому и латинскому языкам, состояния доброго и к науке понятных[296]. Так как в то время в Иркутске не было семинарии[297], то ученики были найдены в Тобольске и 11 августа отправлены тобольской духовной консисторией в Иркутск к архим. Николаю[298]. Это были избранные ректором тобольской семинарии, архим. Михаилом, двое философов: Алексей Агафонов 21-го года, Феодор Бакшеев 20 лет и один ритор — Алексей Парышев, сын тобольского священника Симеона, 18 лет[299]. Четвертый ученик был найден раньше в Петербурге, и в то время находился на Кяхте при полковнике Кропотове[300]. Это был Яков Коркин, ученик пиитики Александроневской школы, поступивший в ученики по собственному желанию[301]. Ему было выдано 100 рублей на исправление платья и на излишние дорожные издержки, прочие же получили только по 50 рубл. Жалованье всем им было назначено по прежнему окладу, именно по 200 рубл. в год “против прежних примеров, из сибирских доходов, на счет статс-конторы”[302].
Чтобы подвинуть окончательно тихо решавшееся дело о шестой миссии, 30 декабря 1770 г. состоялся Высочайший рескрипт на имя иркутского губернатора, генерал-майора Бриля. Этот рескрипт гласил следующее: ”По восстановлении с китайской стороны прежнего доброго согласия и дружбы, исходатайствованного покойным (┼18 марта 1769 г.) полковником Кропотовым[303], было соглашено вс китайцами отправить в Пекин караван и при нем новую миссию с четырьмя учениками для обучения языкам”. Но тогда караван не был готов за неимением в Иркутске и других сибирских городах достаточного числа товаров и по другим обстоятельствам (напр. распродаже купцами товаров на границе), о которых тогда еще нельзя было обнадежиться[304]. Вследствие этого губернатору приказывалось отправить миссию в Пекин, не дожидаясь каравана. Так как для учеников не было особого рекомендательного листа и паспорта, то Бриль должен был о них уведомить наперед ургинских пограничных управителей. Последние по письму иркутского губернатора писали насчет миссии богдыхану, который разрешил принять ее и сменить старую[305]. Тем же рескриптом приказано было для жалованья мягкую рухлядь распродать на границе и выменять на китайское серебро[306]. Чиновник Василий Игумнов, назначенный комиссаром миссии, решил, однако, променять рухлядь в Пекине.
Пока шли сборы в дорогу и сношения с Пекином, один из членов миссии, иером. Иоанникий скончался 25 апреля 1771 г. от горячки[307]. Двое же церковников, Семен Цвет и Семен Клеевский, оказались негодными к службе[308]. Выбранный сначала на место умершего Иоанникия иеромонах архиерейского дома Лаврентий не был принят архим. Николаем, который, с помощью губернатора, зачислил в члены вдового священника иркутской Спасской церкви Иоанна Протопопова[309]. Равн. обр. и на место убылых церковников были избраны иркутские дьячки Иван Гребешков и Петр Марков Родионов[310]. В это время миссия находилась уже на границе и готовилась к отъезду. Кроме комиссара Василия Игумнова, к ней были прикомандированы один толмач, три казака и двенадцать работников[311]. В таком составе миссия выехала за границу на наемных подводах 4 сентября 1771 г., а 8 ноября того же года прибыла в Пекин[312]. Здесь Игумнов продал привезенную им рухлядь без малого на 30,000 рубл. Из этой суммы он удовлетворил жалованьем шестую миссию на пять лет, т. е. с 1772 по 1776 гг., после чего возвратился на Кяхту 13 июля 1772 г., привезя с собой только двоих членов пятой миссии, иером. Сильвестра и церковника Зимина[313].
Новая миссия нашла дела предшественников своих в порядке: церковные книги и утварь оказались в целости, но обветшали, особенно ризы, стихари, антиминсы и шапки (митры)[314]. Об этом донес св. Синоду архим. Николай от лица своего и членов миссии[315], представив начальству и копии с приходо-расходных книг пятой миссии. В другом одновременном донесении своем св. Синоду он сообщил, что хотя стена Сретенской церкви с юга в двух местах расселась, однако небольшие щели не требовали большой починки: они произошли от землетрясения 1730 г. Течь в главе церкви была замазана, рундук починен. По приблизительному расчету архим. Николая, на ремонт Сретенской церкви требовалось 450 лан (765 руб.)[316]. В доношении своем от 10 мая 1772 г. в коллегию иностр. дел начальник миссии извещал, что он по приезде своем в Пекин нашел покои ученические весьма ветхими; китайцы же от починки их отказались. Вследствие этого, архимандрит починил их за 100 лан (170 р.), заимствовав эту сумму из церковных денег[317]. Что касается возможности распространять христианство в Китае, то новый начальник миссии затруднился дать определенный ответ в начале своего пребывания в Пекине. Прежние архимандриты, по его словам, давали новокрещенным по 1 и по 2 ланы серебра на крест и одеяние. Трудно было определить, сколько давать: если много, могла явиться масса желающих креститься “не для Иисуса, а для хлеба куса”. В заключении своих донесений, архим. Николай просил ходатайства св. Синода о прибавке ему жалованья, ввиду недостаточности назначенной на содержание суммы[318].
Доношения архим. Николая, отправленные с комиссаром Игумновым в мае 1772 г., достигли до Петербурга в 1773 г. 27 марта 1774 г. состоялся указ св. Синода (№ 410) в коллегию иностр. дел по вопросу о пособии для пекинской миссии. В своем доношении последнему от 15 апреля 1774 г. означенная коллегия согласилась на отсылку 765 руб. “для ремонту Сретенской церкви”, пособие же новокрещенным решила оставить на прежнем основании, предписав выдавать им по небольшому числу денег, смотря по бедности их, из церковных доходов. Последних, по показанию церковника Зимина, собиралось 163 руб. 50 к. в год с четырех дворов, принадлежавших к Сретенскому монастырю[319]. Деньги 170 руб., употребленные архим. Николаем на починку ученических покоев, коллегия приказала переслать в миссию при удобном случае из суммы, оставшейся за расходами комиссара Игумнова[320]. Эти деньги, по распоряжению иркутского начальства, взялся доставить в Пекин китайский “фигурщик” Баян, но не могши этого сделать, возвратил серебро через своего поручителя в Троицкую коммерческую экспедицию. Тогда архим. Николай взыскал серебро с учеников (по 42 р. 50 к.), а последние получили его в Иркутске уже в 1782 г.[321] Что касается вопроса насчет прибавки жалованья начальнику миссии (вместо 600–1200 руб. в год), то, по мнению коллегии ин. дел, для этого требовался всеподданнейший доклад через комиссию о духовных имениях. Такого доклада не было сделано, и на этот раз ходатайство св. Синода по означенному вопросу не было уважено[322].
С помощью присланной на ремонт суммы и церковных доходов, архим. Николай “исправлял ветхости (в миссии) и вновь нечто поделал”. Так, он починил на Сретенской церкви крышу, вновь сделал много ризничных вещей, перешивая старые. У Никольской церкви поставил вновь каменную стену (на запад) и также замазал церковную крышу; сделал каменную ограду вокруг российских могил (на кладбище); многократно чинил церковные дома, а некоторые перестроил почти заново, наконец, поддерживал сад[323]. При шестой миссии церковных домов считалось уже 12[324]. Ко времени архим. Николая относится “письмо верющее на двор вдовы Акилины Андреевой на китайском языке с российским переводом (от) 1773 г., августа 25 дня”[325]. Это был второй северный дом, приписанный по завещанию к числу церковного имущества Никольской церкви, и лежал близ последней[326]. Ко времени шестой или следующей миссии относится еще несколько документов, как-то: 1) ”крепость и купчая на большой восточный двор, близ посольского двора находящийся, в коем 16 покоев”, 2) “письмо на двор западный, что на западной стороне от посольского двора”, 3) ”продажное письмо на неизвестный двор”, 4) ”крепость на первый большой полуденный двор близ монастыря”, 5) ”крепость на большой первый полуденный двор близ монастыря”, 6) ”на первый большой полуденный двор близ монастыря две крепости”, 7) ”крепость на второй малый полуденный двор близ монастыря”. Эти акты были внесены в церковную опись архим. Иоакимом, начальником VII миссии[327].
Во время шестой миссии оставались по-прежнему пять пашен или участков земли[328]. Они обыкновенно отдавались в аренду. Арендование земельных участков в Китае основывается на постоянной неизменной плате (римск. emphyteusis) арендаторов за арендуемую землю, причем не допускается выкуп капитализированной ренты. Это, впрочем, не избавляло миссию от разных тяжб и хлопот при взимании арендой платы. Дело в том, что миссия получила участки земли от лиц, не имевших права по закону ни покупать, ни продавать их. Выше (стр. 40) был указан строгий закон китайского правительства, воспрещавший закладывать или продавать дарственные земли. Лица, уступавшие их Никольской церкви, нашли, однако, возможным обойти это постановление посредством разных уловок[329]. Обремененные долгами и теснимые нуждой, владельцы участков с начала XVIII стол. стали их продавать или закладывать навсегда таким способом: по соглашению с покупателями, они не упоминали в купчих о купле или закладе земли. Продавец из знаменных солдат, к которым принадлежали и албазинцы, давал покупателю свидетельство в том, что получил от него оброк с арендной земли на все предбудущее время; заложивший же свою землю прописывал в документе, что он занял у крестьянина или у другого лица известное количество денег под вид своей земли, т. е. дал ему право пользоваться землей в виде процентов на заемный капитал. Дарственные земли восьми пекинских знамен были перемешены между собой, а перешедши в другие руки, кроме того раздробились или потеряли свои прежние границы. Письменные же права на владение оказались в руках покупателей и переходили от одних к другим[330]. Таким путем и русская миссия приобрела свои участки земли. Хотя русские в делах подобного рода руководствовались неписаными правами иностранцев, пользовавшихся особым покровительством китайского правительства, тем не менее для миссии при архим. Николае явилась опасность потерять свои приобретения.
Дело началось из-за неисправного взноса арендной платы с земель Гэцзюй’ской и Пинь-сифу’ской[331]. В 1777 г. архим. Николай, через одного из учеников, подал прошение в монгольский трибунал, в котором пожаловался на мужиков, не отдававших принадлежавший миссии кортом (арендную плату). Трибунальские чиновники выразили неудовольствие на такое прошение, но тем не менее вызвали в трибунал мужиков и допросили их, по какой причине они российским ламам не отдают с пашенных земель кортом. На что объявили мужики: за которые годы российский лама (архимандрит) требует с нас кортом, мы в те годы не пахали их пашни, в чем имеем свидетелей, кои тогда ж в свидетельство и представлены были. По уверению свидетелей, трибунал призвал ученика и спрашивал: за которые годы ваш лама просит на мужиков, в те годы ездили ли вы на те пашни или нет, и осматривали ли их посев хлеба? Ученик отвечал неведением и сослался на старшего священника, который объявил: ”Хотя мы для осмотру и не ездили, но эти мужики письменно обязались каждый год пахать и платить кортом, а что они пахали или нет, мне до того нет нужды”. Трибунальские чиновники таким ответом весьма недовольны были и через ученика велели трибунальским именем сказать старшему священнику, пусть он лучше знает свой молитвенник, а не ввязывался бы в такие дела, которыми без причины утруждается такой великий трибунал. Притом с великим нареканием говорили ученику, что будучи такого богатого государства люди, приехали в иностранное государство, накупили домов и пашень, как будто бы без того кортому обойтись нельзя; получаете такое богатое от двух империй жалованье, а вступаете в такую подлость, чтоб только корысти искать. Притом, упрекая и главное правительство, говорили они: “Как не стыдно вашему сенату дозволять вашим ламам в такие подлые дела вязаться! Неужели ваше столь богатое государство не может содержать такую маленькую церковь с малолюдством ламов?” В конце велено было объявить старшему священнику, чтобы он пашни и дома продал, а не коштовался бы, иностранный человек, нашими землями, потому что эти пашни — нашего государства, а не российские. Против сего старший священник отвечал: ”Я без повеления главного правительства не могу эти пашни и дворы продать, потому что они куплены не мною, а в прежних свитах бывшими ламами”.
Такой твердый ответ архим. Николая произвел впечатление на китайский трибунал, который в сентябре 1778 г. дал уже более снисходительное решение по делу о владениях русской миссии. Этот ответ был составлен на маньчжурском языке и в русском переводе был представлен архим. Николаем св. Синоду[332]. Интересный документ этот разрешил курьезную тяжбу следующим образом:
“Российскому далай-ламе (архимандриту) и товарищам его посылается письмо сие для наставления.
По справке в нашем фентене (департаменте) оказалось, что ты, находящийся в российском дворе далай-лама, Николай Цвет, с товарищи просил, чтобы доправлен был тебе платеж с людей за наем пашенных земель тех, которые прежде были в закладе, а после приложены к церкви[333]. По такому твоему прошению из нашего фентеня сообщено было в приказ доходов; а после сего ты, российский лама, объявлял о пашенных землях, находящихся в Чан-пинь-чжуйском уезде мерою 85 десятин, да находящихся в Тунь-чжуй’ском уезде мерою 20 десятин. От нас из фентеня по оному твоему объявлению в приказ доходов сообщено было, а ныне из сего приказа в ответ писано сюда, что ты, лама, и другие твои товарищи, будучи вы российские люди, законов и запрещений здешних не знаете, и для того помянутые пашни определено числить за вами с тем, чтобы впредь своевольно дивизионных пашень не покупать и в заклад не брать, ведая, что по законам за оное наказаны будете. Вследсвтвие сего от нас из фентеня вам, российским людям, приказывается ясно о сем с тем, что у нас таковое ваше дело в журнале записано для предбудущих справок в царствование Небом возведенного 42-го года, 9 луны”.
Положение шестой миссии в Пекине было вообще спокойно. Только раз мирная и монотонная жизнь ее членов была нарушена одним курьезом[334]. 28 сентября 1774 г. причетник Иван Гребешков, страдая delirium tremens, явился в трибунал и заявил, что архим. Николай смущает оба государства, о чем знают все иезуиты, монахи, ученики и служитель Андрей. При этом Гребешков добавил, что старший священник франкмасон и недостоин на свете жить.
[1] “Истор. очерк христ. проповеди в Китае”, Труд. К. Д. А. 1860 г., кн. IV, стр. 299. См. выше, гл. III, стр. 50.
[2] “Истор. очерк христ. проповеди в Китае”, Т. К. Д. А. 1860 г., кн. IV, стр. 365.
[3] Син. арх. дело № 181. Ср. дело № 530: просьба коллегии иностр. дел от 15 февр. 1742 г. о выборе на место умершего Илариона Труса нового архимандрита, искусного, ученого и жития постоянного.
[4] Син. арх. дело № 530.
[5] Сборник Куницына под 1742 г., лист. 68–70.
[6] Син. арх. дело № 530: указ от 17 мая 1742 г., № 1638. Ср. О. Даниила, четв. 44 на об.
[7] Указ св. Синода Киевопечорскому архимандриту от 17 мая 1742 г. № 1639: о выборе ученых людей, одного иеромонаха и одного иеродиакона, состояния доброго, воздержного и благонравного жития, в летах от 30 до 35.
[8] Син. арх. дело № 530.
[9] Там же.
[10] Там же.
[11] Он был киевский уроженец из священнических детей (о. Даниила, четв. 44), обучался в Киевской академии, где проходил должность учителя синтаксимы и поэзии. Филарета (черниг.), “Обзор рус. дух. литературы”, СПб. 1861 г., кн. 2. стр. 48. Бантыш-Каменск., стр. 248.
[12] Син. арх. дело № 530.
[13] Сборн. Куницына под 1742 г., листы 204–211.
[14] Ср. и указ св. Синода от 29 октября 1742 г., № 4557 архиеп. Киевскому Рафаилу. Син. арх. дело № 530.
[15] Син. арх. дело № 530. Он был сыном униатов и сначала находился в виленском Духосошественском монастыре, а 8 августа 1740 г. был пострижен в монашество в Киево-Софийском Михайловском Златоверховском монастыре.
[16] Син. арх. дело № 530.
[17] Ср. Бантыш-Каменск., стр. 534.
[18] Св. Синод уволил его ”за недавнее им из унии греко-российского закона принятие и за головною ночною болезнею”. М. А. М. И. Д., № 7 (1743 г.): указ св. Синода в коллегию ин. дел от 24 янв. 1743 г.
[19] Син. арх. дело № 530.
[20] О. Даниила, четв. 45 на об.
[21] О. Даниила, четв. 45 на об. Бантыш-Каменск., стр. 249.
[22] Ср. одновременные указы о том же преосв. Антонию, митр. Тобольскому (№ 73), преосв. Иннокентию (Неруновичу) Иркутскому (№ 74) и архим. Гервасию (№ 71).
[23] Проток. св. Синода от 24 сент. 1742 г.
[24] Ирк. еп. вед. 1876 г., № 20, стр.262; ibid. 1869 г. № 25, стр. 312–314; № 39, стр. 432.
[25] Ирк. еп. вед. 1876 г. № 20, стр. 262.
[26] Ирк. еп. вед. 1876 г. № 20, стр. 262. У Соловьева (Истор. России XXIII, 52) неточно сказано, что архим. Гервасий был отправлен в Пекин с иеромонахом и иеродиаконом.
[27] По доношению караванного директора Ланга (в 1734 г.), он находился у китайцев в знатной знаемости и в почтении при китайском дворе. См. выше, гл. VII.
[28] Син. арх. дело № 181. Указ св. Синода от 1 ноября 1742 г. Син. арх. дело № 365.
[29] Моск. Арх. М-ва И. Д. Кит. дела 1766–1769 г., № 16. Бантыш-Каменск., стр. 368, 369.
[30] Бантыш-Каменск., стр. 245 и 253. Кроме того в миссии находились два ученика, отправленные туда в 1742 г., Алексей Леонтьев и Андрей Канаев. См. выше, гл. VII. Этим ученикам ежегодно выдавалось из иркутских доходов по 200 руб. (Бантыш-Каменск., стр. 245).
[31] В то время платилось от Москвы до Кяхты (5684 версты) по 25 руб. 86 к. поверстных денег на лошадь. Расчет для курьера Шокурова от 1 дек. 1742 г. Моск. арх. М-ва Ин. Дел. Кит. дела 1756 г. № 8.
[32] См. ведение Сената св. Синоду от 14 янв. 1743 г. Син. арх. дело № 530 Ср. Ирк. ведом. 1869 г., № 25.
[33] Указ св. Синода от 1 нояб. 1742 г. о выдаче архим. Гервасию разных учебных книг. Сборн. Куницына под 1742 г., листы 229–231.
[34] Опись пекинских церквей, составленная архим. Иоакимом в 1794 г., листы 52 и 53, и каталог книг церковных, принадлежащих двум греко-российским церквям в Пекине (20-х или 30-х годов настоящего столетия), листты 19–26, 69–71 (в архиве миссии). Среди церковных книг есть интересный рукописный нотный обиход (in 32˚) киевских напевов с переложенной на ноты Историей Иоасафа царевича и учителя его Варлаама. Ср. ниже гл. XI.
[35] М. А. М. И. Д. дело № 7 (1743 г.): отправление в Китай архим. Гервасия Линцевского с двумя иеромонахами. Ibid. дело № 524. Ср. выше гл. V, стр. 89.
[36] По поводу паспорта было много хлопот. В московской конторе коллегии, где изготовлялся паспорт, не нашлось большой печати. Потом посланный в догонку архим. Гервасию паспорт был возвращен из Тобольска от преосв. митрополита Антония, потому что потребовался новый вид для внесения туда служителей архимандрита с иеромонахами. Новый паспорт был дан от 7 марта 1743 г. См. Журнал госуд. коллегии ин. дел конторы от 7 марта 1743 г. № 90 и Указ коллегии от 5 марта 1743 г. № 104 М. А. М. И. Д., дело № 7.
[37] Бантыш-Каменск., стр. 249.
[38] Иоасаф был оставлен в Пекине, без сомнения, по ходатайству коллегии, вопреки протоколу св. Синода от 24 марта 1743 г., № 138, и прошению архим. Гервасия от 21 февр. того же года насчет высылки иерод. Иоасафа в Россию “за невоздержное и пьянственное житие”. См. Син. арх. дело № 530.
[39] Син. арх. дело № 181.
[40] Паспорт для миссии был выдан 7 марта. См. Указ из госуд. колл. (от 5 марта 1843 г., № 104) в Москву оной коллегии в контору о переписке паспорта. М. А. М. И. Д., № 7 (1743 г.).
[41] Донош. Л. Ланга в колл. ин. дел из иркут. провинц. канцелярии от 27 янв. 1744 г. № 19. Там же.
[42] Бантыш-Каменск., стр. 249.
[43] Ирк. еп. вед. 1869 г. № 25 и 39. Ср. Воронца, “Правосл. миссия в Сибири”, Чт. Моск. Общ. Л. Д. Просв. 1887 г., январ., стр. 116.
[44] Бантыш-Каменск., стр. 367 и 249.
[45] Бантыш-Каменск., стр. 249.
[46] Трусевича, “Посольские и торговые сношения России с Китаем”, стр. 125 и 126.
[47] По приезде в Иркутск, Лебратовский 3 февраля 1745 г. писал пограничному мунгальскому владельцу с требованием, дабы он донес о нем трибуналу, а для приема и препровождения каравана прислан бы был на границу мандарин. Но о сем медленно происходила между ними переписка. Бантыш-Каменск., стр. 250.
[48] Ирк. еп. вед. 1869 г. № 39, стр. 432.
[49] Бантыш-Каменск., стр. 250.
[50] Донес. архим. Гервасия св. Синоду от 20 мая 1746 г. (из Пекина). Син. арх. дело № 530.
[51]Бантыш-Каменск., стр. 250 и 251. Насколько велики были в то время расходы правительства на эти караваны, видно из журнала Шокурова от 1743 г., который ссылался на прежнего агента Ланга, бравшего с собой в дорогу для корма караванного скота и на раздачу всем караванным служителям 10000 кит. лан (около 20.000 руб. сер.). Моск. арх. М-ва Ин. Д. Кит. дела 1756 г., № 8.
[52] Бантыш-Каменск., стр. 251.
[53] Донес. колл. ин. дел св. Синоду от 31 июля 1753 г. Син. арх. дело № 181. Бантыш-Каменск., стр. 253 и 254.
[54] См. донес. его колл. ин. д. от 17 окт. 1746 г. Бантыш-Каменск., стр. 254. Ср. ниже, стр. 188 и 189.
[55] Син. арх. дело № 217 (1761 г.).
[56] Донес. св. Синоду директора каравана Фирсова от 17 авг. 1742 г. Син. арх. дело № 530. Оставшийся после архим. Илариона скарб, церковное серебро и проч. утварь с книгами и письменными делами были опечатаны и сохранены членами третьей миссии: иеромонахами Лаврентием Уваровым и Антонием Льховским, а также иерод. Иоасафом, которые сберегли черновые записи и листы Илариона. После продажи с аукциона имущества последнего оказался недочет в 514 лан, 9 фэн и золота 6 фунов.
[57] Син. арх. дело № 217.
[58] Эта сумма, впрочем, значилась при передаче денег от архим. Гервасия начальнику пятой миссии. См. ниже гл. IX.
[59] Син. арх. дело № 365: донес. архим. Гервасия св. Синоду от 6 февр. 1748 г.
[60] См. выше, гл. VII. Син. арх. дело № 217.
[61] Опись, сделанная архим. Иоакимом в 1794 г., лист 55 на об. (в докум. миссии).
[62] Собственно около Никольской церкви было три двора, приобретенные миссией частью по завещаниям, частью через покупку. А у Сретенского монастыря по документам значился приобретенным архим. Антонием Платковским один дом. При пятой же миссии у Сретенского монастыря считается уже четыре дома, приобретенные в период с 1735 по 1755 гг. Точных записей о времени приобретения этих домов нет в миссии. Ср. ниже гл. IX.
[63] По свидетельству Феодосия Сморжевского, в обоих пекинских церквях иконы были привезены из России — Тобольска, а некоторые написаны в Киеве, “прочие же китайские живописцы писали, а некия Гребешков, в караване Фирсовом (1735 г.) священником бывый, и Виктор диакон, тогда же бывый, написал и поисправил”. Тамковского, ”Путешествие в Китай”, II, 29. О. Даниила, четв. 12. Ирк. Еп .вед. 1866 г. № 25, стр. 307. “О. Иакинф Бичурин”, Прав. Собес. 1886 г. май, стр. 65 и 66.
[64] Син. арх. дело № 365.
[65] Бантыш-Каменск., стр. 210. Ср. выше гл. VI, стр. 133, 134.
[66] Это кладбище лежало в 2-х ли (1,5 версте) от северных ворот Пекина (Ан Дзин Мэн), к северо-западу, неподалеку от большой дороги, влево. О. Иакинфа, ”Записки о Монголии”, I, 2.
[67] Донош. архим. Гервасия св. Синоду от 15 февр. 1748 г. Син. арх. дело № 365. Ср. стр. 165.
[68] Син. арх. дело № 530.
[69] Сборник Куницына под 1744 г., лист 3-й.
[70] Моск. арх. М-ва Ин. Д. Кит. дела 1766–1769 гг., № 16. Ср. Журнал св. Синода от 12 мая 1753 г., № 7. Син. арх. дело № 181.
[71] Син. арх. дело № 365.
[72]Син. арх. дело № 217.
[73] Син. арх. дело № 217.
[74] Бантыш-Каменск., стр. 254, 260. О. Даниила, четв. 46.
[75] Бантыш-Каменск., стр. 259.
[76] Дела №№ 365 и 381. Ср. там же дело № 323 от 24 мая 1743 г., по доношениям иркутского архиерейского приказа о ссорах иеромонаха Лаврентия (Уварова?) с иерод. Иоасафом.
[77] Донес. иером. Феодосия св. Синоду от 15 и 17 августа 1753 г. Син. арх. дело № 365. Св. Синод, по возвращении в Россию четвертой миссии, потребовал от архим. Гервасия и иером. Феодосия, чтобы они примирились и предали забвению взаимные досады, что ими и было сделано. Син. арх. дело № 381.
[78] Трусевича, указ. сочинение, стр. 125 и 126. Бантыш-Каменск., стр. 254.
[79] Син. арх. дело № 530.
[80] В бытность в Пекине майора Шокурова в 1743 г., он 14 мая брал с собой в китайский трибунал учеников Ивана Быкова и Алексея Владыкина в качестве толмачей. Моск. Арх. М-ва Ин. Д. Кит. дела 1756 г., № 8. Алексей Леонтьев с Владыкиным считаются одними из главных составителей китайского и маньчжурского словарей в XVIII столетии. См. ниже в гл. X свидетельство о. Иакинфа.
[81] Бантыш-Каменск., стр. 253 и 254.
[82] Там же, стр. 259.
[83] Там же, стр. 260.
[84] Соловьева, Истор. России, XXIV, 107.
[85] Из трудов наиболее известны:
a) Депей китаец, перев. с китайск. Спб. 1771 г.
b) Мысли китайские, перев. с маньчж., Спб. 1772 г.
c) Кратчайшее описание городам, доходам и прочему китайского государства. Спб. 1778 г.
d) Поучения китайские, изданные от хана Юнь-джена, Спб. 1778 г.
e) Сань-цзи-цзинь, т. е. книга троесловная, Спб. 1779 г.
f) Сы-шу-геи, т. е. четыре книги, перев. c кит. и маньчж. Спб. 1780 г.
g) Тянь-шинь-ко, т. е. ангельская беседа, Спб. 1781 г.
h) Чжун-юн, т. е. закон.
i) Тайцин-гурун и Ухерн Коми, т. е. все законы и установления китайского (а ныне маньчжурского) правительства. Перев. с маньчжур. Спб. 1781–1783 г.
j) Китайское уложение. Перев. сокращенно с маньчжурского. 2 части. Спб. 1781 г.
k) Путешествие китайского посланника к калмыцкому Аюкхану, с описанием земель и обычаев российских. С маньчжур. Спб. 1782 г.
l) Проповедь о Христе Спасителе в китайском царстве (перев., вероятно, католич. книги), Спб. 1784 г.
[86] Wylie, “The Bible in China”, Chinese Recorder, 1868, № 7, p. 127. Кроме того, православным миссионерам не могли не быть известны и другие переводы католических миссионеров, произведения которых не раз сберегались в православной миссии.
[87] Морошкина, “Иезуиты в России”, II, 356.
[88] Бантыш-Каменск., стр. 534.
[89] Вот оглавление этих параграфов: О положении иезуитов в Китае. О членах иезуитских в Китае и о коллегиях, §§1–14. О поведении иезуитов в Пекине, §§15–21. О попечении иезуитов в распространении христианской веры между китайцами, §§22–34 (Сибир. Вестн. ч. 19, стр. 197–222). Иезуиты переложили на китайский язык Евангелие, Апостол и все догматы веры (стр. 215); перевод ими на латинский язык китайских классических книг (стр. 216); извлечения из газет; святцы (стр. 217); катехизис (стр. 238). О богослужении и разных духовных и светских обрядах иезуитов, §§35–72 (стр. 223–252). Иезуиты в Пекине выделывают вино: во 100 гин (кит. фунтов) винограду (125 фунтов) кладут 5 гин и более водки (стр. 225). Как иезуитам удачно есть китайское обращение, §§1–23 (Сибир. Вестн. ч. 20, стр. 253–280). Об исследовании поступков иезуитских, §§24–32 (стр. 281–296) и т. д.
[90] На сношения Феодосия Сморжевского с католическими миссионерами указывает одно письмо с надписью: “Феодосию монаху” (№ 7), присланное каким-то иезуитом в Россию с курьером, капитаном Замощиковым. См. донош. его от 29 марта 1757 года в принятии им от иезуитов в Пекине 9 писем. См. Моск. арх. М-ва Ин. Д. Кит. дела 1757 г., № 8.
[91] Журн. св. Синода от 12 мая 1753 г., № 7. Син. арх. дело № 181. Иезуиты не отказывались давать деньги в рост, и в Пекине директор каравана Лебратовский занял на расходы каравана 1400 руб. у иезуитского епископа Поликарпа и этих денег не только не возвратил, но и не сказавшись ему, уехал из Пекина. Обиженный этим, католический епископ в письме своем от 13 июня 1746 г. к патеру Рибейру Саншесу, жившему в России, просил вперед не рекомендовать ему таких неблагодарных людей. Бантыш-Каменск., стр. 253–254.
[92] Это, вероятно, был упомянутый сейчас епископ Поликарп. Журн. св. Синода от 12 мая 1753 г. № 7, см. выше. Ср. Морошкина, II, 322.
[93] Chinese Repository, Vol. XIII, p. 571. “Modern Christian Mission in China”, Chinese Recorder, 1870, April-May, p. 342. Williams, The middle Kingdom, II, 305–306.
[94] Журн. св. Синода от 12 мая 1753 г. № 7. Син. арх. дело № 181.
[95] Морошкина, “ Иезуиты в России”, II, 324 и дал. Подлинник произведения Сморжевского находится в архиве св. Синода, № 381 или 365.
[96] Эта характеристика вполне приложима и к настоящему времени.
[97] Морошкина, II, 328–329. Этот отрывок указывает на terminus a quo Феодосий начал составлять заметки свои о католиках в Китае (с 1747 г.), а также на дружбу его с патером Сигизмундом. Ср. выше, стр. 82 и 93.
[98] Бантыш-Каменск., стр. 261.
[99] Син. арх. дело № 381: сообщение дежурного генерал-адъютанта, сенатора и кавалера Бутурлина 15 января 1756 г. о возвращении пекинской миссии иером. Феодосия Сморжевского в Россию и о произведении его в Спасосевский монастырь в архимандрита.
[100] О. Даниила, четв. 46.
[101] Филарета (Черниг.). ”История Русской Церкви”, период V, Москва 1859 г., стр. 9, 98, 128. Его же, “Обзор русской дух. литературы”, Спб. 1861, II, 48.
[102] Син. арх. дело № 381. Филарета (Черниг.), “Обзор русской духовн. литературы”, II, 46. О. Даниила, четв. 46.
[103] Син. арх. дело № 181. Указ св. Синода был под № 1044.
[104]Син. арх. дело № 181.
[105] Журн. св. Синода от 11 марта 1753 г., № 4. Син. арх. дело № 181.
[106] Син. арх. дело № 181. Тв. св. отц. ч. XII, стр. 429.
[107] На памятнике его значится следующая надпись: ”зде погребено тело всечестнаго отца архимандрита Амвросия Юматова, родом москвитянина, который в московской Императорской академии чрез 10 лет прошел вся учения грамматическая, стихотворческая, витийская и богословская, потом был профессором в той же академии 8 лет. Из учеников его многия в Российской Церкви обители возъимели проповедников, учителей и начальников благоразумных” и т. д. Ирк. еп. вед. 1863 г. № 9. О. Даниила, четв. 46 на об.
[108]. Бантыш-Каменск., стр. 260. О. Даниила, четв. 46 на об. Тв. св. отц. ч. XII, стр. 429.
[109] Син. арх. дело № 181.
[110] Бантыш-Каменск., стр. 260. О. Даниила, четв. 46 на об.
[111] Син. арх. дело № 181. Бантыш-Каменск., стр. 260. О. Даниила, четв. 46 на об. Тв. св. отц., ч. XII, стр. 429.
[112] Син. арх. дело № 181.
[113] Моск. арх. М-ва Ин. Д. дела 1756 г. № 7. Бантыш-Каменск., стр. 261.
[114] Эти трое служителей были включены в свиту миссии вследствие доношения о. Амвросия св. Синоду от 1 июня 1753 г. Син. арх. дело № 181.
[115] Син. арх. дело № 217.
[116] Син. арх. дело № 181. Инструкцию было обещано послать, но была ли она отправлена в миссию, по делам не значится.
[117] Донош. иером. Амвросия св. Синоду от 24 апреля 1753 г. о недостаточности жалованья начальнику миссии и об увеличении его, по мнению и совету Алексея Вдадыкина. Син. арх. дело № 181.
[118] Журнал св. Синода от 12 мая 1753 г. № 7, пункт 9: о необходимости выдавать церковникам вместо 60 руб. каждому по 150 руб. в год. Син. арх. дело № 181. Ср. ведение Сената от 14 июля 1753 г. № 4096: о произведении церковникам жалованья по 100 руб.
[119] Ведение Сената от 14 июля 1753 г. № 4096 и указ св. Синода от 26 июля 1753 г. о произведении жалованья членам миссии. Сборник Куницына под 1753 г., лист 30.
[120] Донош. его св. Синоду от 24 апрел. 1753 г. Син. арх. дело № 181.
[121] Опись архим. Иоакима 1794 г. лист 53 на об., где значатся книги, регистрированные о. Амвромием: круг богослужебных книг, Толковая псалтирь киевской печати, в десть, 1740 г., Пролог на весь год московской печати, 1747 г., Правильник киевской печати, in 4˚ 1739 г., Алфавит духовный киевской печати 1747 г., книга разных поучений в воскресные и праздничные дни на целый год, Богословия преосвященного Платона и др.
[122] У о. Даниила (четв. 46 на об.) неточно сказано: в конце 1754 г.
[123] Донош. архим. Амвросия св. Синоду в сентябре 1753 г.
[124] Донош. его же св. Синоду от 13 октября того же года.
[125] Рапорт его же св. Синоду от 3 декабря того же года.
[126] Е. Воронца, “Правосл. миссия в Сибири”, Чтен. Моск. Общ. Люб. Дух. Просв. 1887 г. январь, стр. 127.
[127] Рапорт архим. Амвросия св. Синоду от марта 1754 г. У о. Даниила неточно: 22 февраля (четв. на об.).
[128] Е. Воронца, “Правосл. миссия в Сибири”, Ч. М. О. Л. Д. П. 1887 г. январь, стр. 125.
[129] Рапорт архим. Амвросия от 16 мая 1754 г. Пограничная канцелярия поставила для миссии вместо 40 лошадей только 37, 6 казаков, 10 телег, 22 хомута, 22 узды, 4 стана под коляски колес, 14 седелок, 14 черезседельников, 100 сажен веревек. Потигов (?) же и вожжей, cмолы, сала и дегтя, по требованию архимандрита, не дано ему. Поэтому он должен был все купить на свои деньги — 12 руб. Рапорт его же 16 сентяб. 1754 г. Син. арх. дело № 181.
[130] Донош. архим. Амвросия от 14 мая 1754 г. Син. арх. дело № 181.
[131] Рапорт его же от 16 сентяб. 1754 г. и 25 янв. 1755 г. У о. Даниила (четв. 46 на об.) неточно: 1 сентября.
[132] Бантыш-Каменск., стр. 261. См. рапорты архим. Амвросия от 25 января и 21 декабря 1755 г. Син. арх. дело № 217.
[133] Бантыш-Каменск., стр. 261. Торг продолжался по май месяц 1755 г. 4 июня караван выехал из Пекина и прибыл на Кяхту 5 сент. того же года.
[134] Бантыш-Каменск., стр. 262, 263. Моск. арх. М-ва И. Д. Дела 1756 г. № 12.
[135] Син. арх. дело № 181.
[136] Син. арх. дело № 217.
[137] По тогдашнему курсу, лана серебра ценилась во 100 фэн или 850 медных чохов, или в 1 руб. 70 коп. Там же, листы 286–288 на об.
[138] Син. арх. дело № 217. Так доносил св. Синоду 10 мая 1772 г. начальник шестой миссии, архим. Николай. За недавним прибытием в Пекин он не мог знать точно количества дворов, покоев и пашенной земли, что определяется из сличения разновременных документов.
[139] При приеме церковных вещей архим. Амвросием от начальника четвертой миссии, не оказалось дискоса и звезды весом 27 ¾ золот., за которые была взыскана надлежащая сумма. Син. арх. дело № 217.
[140] Эти предметы были, вероятно, закуплены еще в Москве.
[141] Означенные вещи могли приобретаться и производиться в Пекине. Выделке вина русских могли научить католики.
[142] С 1755 по 1772 г. крещеным китайцам, 63 человекам каждому давалось по 1 лане, некоторым же больше, другим меньше, а всем 65 лань, 235 фэн. При крещении 7 человек на крест и на платье каждому по 800 чохов (1 лану), а всем 5600 чохов, “ да сверх того, при оглашении, больным, бедным и умершим на гроб, также за причащение и бывшим в праздник на обедни, на обед и проч., а коликому числу людей, не показано, 5370 чохов”. Син. арх. дело № 217, лист 180 и 288 на об.
[143] На содержание лошади требовалось 100 лань (170 р.), о чем просил архим. Амвросий в своем рапорте от 21 декабря 1755 г. Лошадь была нужна для поездок в Никольскую церковь и для бесед с албазинцами. Пешим ходить было нельзя, во-первых, далеко (6 верст от русского подворья ), во-вторых, “китайцы, видя иностранца, хотя бы и в их платье, ругались, смеялись и плевали”. Лошадь была заведена уже при следующей миссии, а архим. Амвросий ездил, вероятно, в наемной телеге.
[144] Ведение правит. Сената св. Синоду от 27 апреля 1764 г., № 1885. Син. арх. дело № 217.
[145] Доношение коллегии иностр. дел св. Cиноду от 27 мая 1764 г. Там же.
[146] Бантыш-Каменск., стр. 324.
[147] Син. арх. дело № 217. По интересному и фактическому доношению коллегии иностр. дел церковника Зимина (от 7 июня 1773 г.), в Сретенской церкви “от трикратного трясения, бывшего в 1761 г., церковная южная стена расселась в двух местах”. (Моск. арх. М-ва Иностр. Дел, дело № 16 (1766–1769 г.), лист 118). Значит, кроме землетрясения в 1730 г. (Бантыш-Каменск., стр. 173), повредившего несколько Сретенскую церковь, было еще другое через 30 лет.
[148]Моск. арх. М-ва Ин. Дел, № 16, лист 118.
[149]В архиве св. Синода при деле пекинск. миссии № 181 хранится иллюминованный план русского подворья.
[150] Донес. архим. Амвросия св. Синоду от 14 апреля 1757 г. Син. арх. дело № 217. Моск. арх. М-ва Ин. Дел. Пекин. миссии дело № 16 (1766–1769 г.).
[151] Син. арх. дело № 217. Донош. церковника Зимина колл. ин. дел (от 8 июня 1773 г.). М. А. М. И. Д. № 16, лист 118.
[152] На все починки требовалось, по приблизительному расчету его, до 2000 лан серебра (3400 р.). Донош. архим. Амвросия св. Синоду от21 декабря 1755 г. Син. арх. дело № 217. Моск. арх. М-ва Ин. Дел, № 16 (1766–1769 г.).
[153] В штатах о ружных монастырях и церквах от 26 февр. 1764 г. не значилось пекинского монастыря. Ведение Сената св. Синоду от 26 декаб. 1767 г. № 11,803. Син. арх. дело № 217.
[154] Донош. церковника Зимина, лист 118. Ср. Син. арх. дело № 217.
[155] При выезде четвертой миссии у ворот ограда и кровля были в развалинах, точно так же крайне были ветхи монастырская ограда и амбар для поклажи. Донош. архим. Амвросия от 21 декабря 1755 г. Син. арх. дело № 217.
[156] Син. арх. дело № 217. Донош. церковника Зимина, лист на об.
[157] Син. арх. дело № 217.
[158] Донош. архим. Амвросия св. Синоду от 14 апр. 1757 г. Син. арх., дело № 217.
[159] Донош. церк. Зимина, лист 118 на об. Ср. Син. арх. дело № 217.
[160] Син. арх. дело № 217. Донош. церковн. Зимина, лист 118 на об. Ср. ниже гл. XII.
[161] Архим. Амвросий с 1755 г. стал посылать в Никольскую церковь для священнослужения в воскресные и праздничные дни одного иеромонаха с церковником и сам бывал там не менее одного раза в месяц. Донош. архим. Амвросия св. Синоду от 21 декабря 1755 г. Син. арх. дело № 217.
[162]Донош. церковн. Зимина, лист 118 на об.
[163] Син. арх. дело № 217.
[164]Там же.
[165] Там же.
[166] Эти участки земли значатся и в позднейших описях архим. Иоакима от 1794/5 г. (лист 56) и архим. Софрония. См. донош. последнего св. Синоду от 7 апр. 1809 г. Син. арх. дело № 439.
[167] Этим показанием объясняется догадка архим. Палладия насчет способа приобретения этих земель миссией. Донес. его Аз. Д-ту Мин. Ин. Дел от 31 авг. 1852 г., № 29. Ср. Спб. Арх. М-ва Ин. дел 1. 5 (1823–1840), карт.5: опись церковного имущества (10-й миссии).
[168] Донош. церков. Зимина, лист 119.
[169] Опись архим. Иоакима 1794/5 г., лист 55.
[170] Вместо него в описи архим. Софрония упоминается пашня за Аньдинмэн’скими воротами в пять му. Син. арх. дело № 439.
[171] Донош. церков. Зимина, лист 119. К началу XIX стол. домов при Никольской (Успенской) церкви было уже шесть. Син. арх. дело № 439. См. ниже, гл. XII и XIII.
[172] Затем от этого времени в документах миссии (опись архим. Иоакима, лист 55) упоминается какое-то (и на что-то) “закладное письмо, данное 1767 г., Цяньлун царствования 33-го г., двоих ссыльных казаков”.
[173] Опись архим. Иоакима, лист 55. Ср. выше, стр. 183.
[174] Донош. церковн. Зимина, лист 119.
[175] “Часто случается, — замечает Зимин, — что иной жилец, не заплативши за 3 и 5 месяцев, выезжает ночью с своею семьей и пожитками, оставивши покои разоренные; по обычаю своему варварскому разламывают полки, полы, печи и окна, а иногда выломанные вещи побравши, сбегают”. Донош. Зимина, лист 119.
[176] Донош. архим. Амвросия св. Синоду от 21 декаб. 1755 г.: увещание крещеных, которых было мало и которые были весьма слабы в христианском законе, а склонны почти совсем к идолопоклонству; без пособий не хотели креститься, наставления же и увещания вменяли ни во что. Син. арх. дело № 217.
[177] Донош. церковн. Зимина, лист 116.
[178] Там же. Одной из причин такой неуспешности была нравственная порча пекинского населения, состоявшего преимущественно из солдат. По доношению Братищева, ”маньчжурский корпус хуже всех быть гласится, число его в Пекине до 40,000 человек состоит, которые, пользуясь отменными выгодностями, в роскошь и слабость дались”. В документах миссии (опись архим. Иоакима, лист 55) упоминается “закладное письмо, данное 1767 г., двоих ссыльных казаков”. Эти потомки албазинцев были сосланы, вероятно, в Туркестан.
[179] Эти реестры, приводимые ниже, не точны и не полны.
[180] Син. арх. дело № 217, лист 179 на об. и 180.
[181] Моск. арх. М-ва Ин. Дел. Пекин. миссии дело № 16 (1766–1769 г.).
[182] Может быть, вышеприведенные цифры имеют в виду одних только потомков албазинцев. Потом, после 1763 до 1772 г. могли быть также крещеные, как видно из ниже приводимого донесения Зимина.
[183] Донош. церковн. Зимина, лист 116.
[184] Ср. Бантыш-Каменск., стр. 294: о двух пленниках, Иване из Тобольска и Михаиле из Тары, отпущенных в отечество. См. ниже, гл. X.
[185] Вероятно, эти переметчики поднимали кляузы насчет дворов при Никольской церкви.
[186] Донош. церковн. Зимина, лист. 117 и 118. Сообщенные выше данные очень интересны и важны, потому что указывают на места поселения русских пленных. Нужно полагать, что кроме них в тех провинциях и соседних с ними, как в Сычуани, есть немало окитаившихся потомков русских, на что указывает и предание албазинцев. См. выше, гл. I, стр. 7.
[187] В Моск. арх. М-ва Ин. Д., в деле № 524 Китайск. Духовн. миссии (1756–1795 г.) есть документ (№ II) о принятии выехавшего из Пекина ученика А. Леонтьева в коллегию иностр. дел переводчиком маньчжурского языка (1756–1783). В указе Ее И. В. от 5 апр. 1756 г. Леонтьев, на основании доношения Владыкина, аттестован: ”жития трезваго и честнаго и, по прилежному китайскому и маньчжурскому языкам учению и знанию, достоин быти в коллегии иностр. дел преводчиком маньчжурского языка”. Определено: “быти ему в Коллегии и дати ему чин переводчика в ранге поручика с пекинским жалованьем по 250 руб. в год. А Сахновскаго определить переводчиком при кяхтинской таможне, в чине прапорщика”. Затем в связке № 1 листов китайского трибунала в правит. Сенат находятся переводы Леонтьева по-русски и католич. миссионеров по-латыни. Сахновский же переводил документы с маньчжурского языка. М. А. М. И. Д. Кит. дела 1756 г.
[188] См. доношение его, лист 119-й.
[189] Коллегия иностр. дел 2 апреля 1756 г. послала ему следующий указ: ”Из приложеннного при сем к вам другого указа от 6 февраля 1755 г. усмотрите вы, какое вам над посланными отсюда в Пекин для обучения тамошних языков учениками смотрение иметь велено было. и хотя по причине непринятия в Пекине здешних учеников, которые с Владыкиным вновь туда посланы были, и за выездом прежних, никого тамо не осталось, предписанное тем указом в недействие пришло, однако оное впредь вам служить может, когда отсюда ученики присланы будут, а впрочем, вы в отправлении ваших писем в Россию поступать имеете по силе онаго указа”. Подписали: Алексей Бесужев-Рюмин, Михайло Воронцов. После немало было хлопот у правительства для водворения означенных учеников в места прежнего их жительства. Указ в контору коллегии иностр. дел от 22 янв. 1756 г. Рапорт сибирского губернатора Мятлева коллегии ин. дел от 27 февраля 1756 г., № 41 и др.
[190] Бантыш-Каменск., стр. 262. Ср. выше, стр. 189.
[191] По этому поводу архим. Амвросий 17 нояб. 1756 г. рапортовал коллегии иностр. дел через капитана Замощикова (см. ниже) следующее: “Посланные два указа из Санкт-Петербурга, первый февраля 6-го дня 1755-го, другой апреля 2-го дня 1756 годов, которыми повелевается мне над учениками здесь в Пекине российскими смотрение иметь и каким образом: которые в преть из Росси и ученики в Пекин присланы будут, сего 1756 года октября 26 дня мною получены. Того ради о получении оных указов и о их исполнении государственной коллегии иностранных дел благопочтенно рапортую”. Этот рапорт был получен в Спб. при доношении сибирского губернатора от 21 февраля 1757 г. от капитана Якуцкого полка Замощикова 28 марта 1757 г. Моск. арх. М-ва Ин. Дел. Кит. дела 1757 г. № 11.
[192] От апреля 1755 г.
[193] Моск. арх. М-ва Ин. Дел. Кит. дела 1756 г. № 12.
[194] Бантыш-Каменск., стр. 262.
[195] Моск. арх. М-ва Ин. Дел. Кит. дела 1756 г. № 12.
[196] Мартенса,”Россия и Китай”, стр. 28. Балкашина, “Трактаты России с Китаем”, Памятная книжка Западной Сибири на 1882 г. Омск, (Типогр. Окруж. штаба), стр. 39–40, 43–45.
[197] Там же.
[198] Бантыш-Каменск., стр. 264. Соловьева, XXVI, 51, 52.
[199] Бантыш-Каменск., стр. 262.
[200] Бантыш-Каменск., стр. 267, 272, 274. Балкашина, op. citat. 41, 47.
[201] Бантыш-Каменск., стр. 264-265. Ср. Пуцилло, стр. 80: доклады о назначении в Китай особы.
[202] Моск. арх. М-ва Ин. Дел. Кит. дела 1756 г. № 5 и 6-й.
[203] Моск. арх. М-ва Ин. Дел. Кит. дела 1756 г. № 8 и 11. Бантыш-Каменск., стр. 264 и 265.
[204] Бантыш-Каменск., стр. 271.
[205] Своими грубыми и дерзкими требованиями в трибунале серебра, выдававшегося курьерам, Замощиков скомпрометировал свою миссию в глазах церемонных китайцев. Об этом поставлено было на вид переводчику Сахновскому 30 сент. 1757 г. в бытность его с Братищевым в Пекине. См. журнал последнего в кит. делах 1756 г. Бантыш-Каменск., стр. 271 и 272.
[206] Донош. Замощикова от 29 марта 1757 г. в принятии в Пекине от иезуитов 9 писем: №№ 1–3: графу К. Г. Разумовскому, президенту Академии Наук, № 4: Делатуру в Париже (снята копия), № 5: Августину в Турине (копия), № 6: архимандриту (Гервасию?), № 7: Феодосию монаху (Сморжевскому), № 8: Г. Францишку Ксаверию в Лиссабон, № 9: Г. Фр. Биедо в Богемии (снята копия). Моск. арх. М. И. Д. Кит. дела 1757 г., № 8. В письме № 4 от Aмиò (┼1793) Делатуру (24 ноябр. 1756 г.) говорится об отправлении первым письма своему прокурору в Макао, чтобы тот переслал его с кораблем в Европу, но судна не оказалось. Тогда иезуит воспользовался любезностью русского курьера. Далее в письме выражалось сетование на тугость пропаганды, извещалось об отправлении шести геодезистов для составления карты Чжунгарии. В числе геодезистов были два иезуита Rocha и Espinha, получившие за свою работу чины (первый мандаринство третьей степени, второй — четвертой). В письме № 5 Сигизмунд ди-Николь указывал на частые страдания свои головой, на колику и лихорадку. См. М. А. М. И. Д. Реестр 3 Кит. двора делам, № 11 (1756 г.). Ср. Балкашина, op. citat., стр. 46.
[207] Ему было выдано вперед из сибирской губернской канцелярии годовое окладное жалованье (1200р.?) да на дорожный проезд до Пекина и обратно до границы и на содержание его во всю бытность тамо 2700руб., а с вычетом 2656р. 20 ½ к. Указ прав. Сената 4 сент. 1756 г. № 986. Моск. арх. М-ва Ин. Дел. Кит. дела 1756 г. № 8.
[208] У Бантыш-Каменск. (стр. 276) ошибочно 26 сентября. Поездка эта может быть названа быстрой. Но прапорщик Якобий, сын селенгинского коменданта, в 1753 г. проехал монгольскую степь в 20 дней (Бантыш-Каменск., стр. 259). В настоящее время тяжелая почта на верблюдах ходит по этой степи месяц, а легкая на верховых лошадках до 12 и более дней.
[209] См. Журнал бытности в Пекине советника канцелярии Братищева в Моск. арх. М-ва Ин. Дел. Кит. дела 1757 г.
[210] Последний в журнале Братищева называется также курьером. Ему Братищев давал немаловажные поручения. Так, под 7 числом сентября в журнале отмечено поручение Якобию собрать секретно сведения, по отъезде из Пекина Братищева в Жохэ, о состоянии и числе китайского войска (см. выше, гл. III), о вооружении его, о войне китайцев с зенгорцами (чжунгарами), о русских товарах (какие в Пекине предпочитаются и по какой цене). Для выполнения этого поручения Якобию было выдано несколько казенной рухляди. Без сомнения, сведения собирал он при помощи и по указанию архим. Амвросия.
[211] Объяснение этого слова см. у Бантыш-Каменск., стр. 11.
[212] 4 сентября он был заменен другим приставом русского подворья, по имени Саньлое. Журнал Братищева.
[213] Братищев отправился в трибунал на присланных казенных лошадях. В его свите находились Якобий, переводчик Сахновский и толмач Шерин. У вторых ворот трибунала наши соотечественники сошли с лошадей. Здесь стояло много нижних канцелярских служителей. Отсюда русских провели сквозь третьи ворота к зале, перед которой на дворе встретили Братищева заргучей и другие приказные служители. В присутственном месте заседал четвертый член трибунала, Ледажень, который на середине залы ласково встретил и приветствовал Братищева рукопожатием. Последний, держа три сенатских листа на голове, передал их Ледаженю, который справился о здоровье гг. российских сенаторов и предложил Братищеву с Якобием сесть с левой стороны на две скамейки, покрытые красным сукном, а сам между тем положил листы на стол, обещаясь рассмотреть дело по переводе. Затем Братищев выразил свою благодарность “за удовольственное от границы до Пекина препровождение”, после чего началось угощение чаем, а разговор продолжался своим чередом. Наконец, Братищев заявил, что на этот раз он не имеет ничего говорить о делах. Прощанье и проводы были выполнены с соблюдением всех китайских церемоний. 29 сентября Братищев принял в трибунале ответный лист китайского правительства, врученный ему Ледаженем, приподнял его к голове и передал его Якобию, который положил его бережно под камзольную полу полу за пазуху. На прощанье курьеры и их свита получили награды по прежнему положению: Братищев две коробки серебра во 100 лан, 5 штук разных шелковых материй и 24 конца китайки; Якобий — коробку серебра в 50 лан, 3 штуки разных шелковых материй и 13 концов китайки; переводчик Сахновский — 20 лан серебра, 1 штуку камки “нижней руки” и 8 концов китайки; толмач Шерин, три гренадера и 5 курьерских служителей каждый — по 10 лан серебра, по 1 штуке камки нижней руки и по 4 конца китайки. Журнал Братищева.
[214] Willams, The middle Kingdom, II, 186. Бантыш-Каменск., стр. 222.
[215] См. характеристику отца его Юнчженя у Бантыш-Каменск., стр. 138. Выше, гл. V, стр. 96.
[216] “Фу — первая силлаба имени, гун переводят графом. Сия персона находится первым сенатором и вместо верховного министра государственные дела правит, имея в том великую силу своим кредитом”. Журнал Братищева.
[217] При этом богдыхане был построен китайскими мастерами под руководством римских патеров загородный дворец Хай-дин, в 15 верстах на запад от Пекина. Рабочих было до 30,000 человек. Кроме того богдыхан производил множайшие пристройки и перестройки в Пекине. Журнал Братищева.
[218] В это время в Пекине ходил по рукам пасквиль на Цянь-луна, где он обвинялся в гордости, тиранстве и сребролюбии. Журнал Братищева.
[219] Донош. Братищева колл. ин. дел от 13 декабря 1757. Моск. арх. М-ва Ин. Д. Кит. дела 1757 г.
[220] Cordier, Bibliotheca Sinica, I, 522. Он умер в Пекине 24 июля 1759 г.
[221] Донош. Братищева колл. ин. дел. Далее следовало такое же сообщение переводчиков российского языка, маньчжуров Фулохе и Гяньфу переводчику Сахновскому во время обратного пути Братищева из Жőхэ. Журнал Братищева.
[222] Доношение Братищева.
[223] Его фамилия была Галлерштейн. Умер он в Пекине 29 окт. 1774 г. Cordier, Bibliotheca Sinica, I, 523.
[224] Бантыш-Каменск., стр. 278.
[225] См. выше письмо Aмиo (№ 4) к Делатуру. Донош. Братищ. Ср. Cordier, I, 497. Балкашина, стр. 46.
[226] “ Однако, — продолжал Братищев в своем доношении коллегии иностр. дел, — и после держанных мною с китайскими министрами, а наипаче с Фугуном разговоров и представлений они, патеры, слыша о почтительном при том случае меня приеме и довольственном угощении якоже и о честном во всю мою в Пекине бытность содержании, не посмели со мною видеться, опасаясь богдыхана, ибо они своими приятелями престережены, чтобы, не зная ханского мнения, ко мне, яко российскому человеку, не ездили”. Донош. Братищ. См. ниже журнал его под 21 сентяб.
[227] Богдыхан, рассмотря русскую грамоту, сказал: ”Хитрая Россия просит с почтением, да притом и объявляет, что уже для того плавания и суда приказано готовить, чем дают знать, что и не получа позволения, могут сами идти”. “У нас от века того не бывало, — гласила китайская грамота от 23 сент. 1757 г., — чтоб России позволено было в какое-нибудь место провозить свой хлеб рекою Амуром, чего и ныне никоим образом позволить нельзя”. Соловьева, XXVI, 52.
[228] Журнал Братищева.
[229] Журнал Братищева. Ср. Соловьева, XXVI, 52. Бантыш-Каменск., стр. 277.
[230] См. выше письмо его Делатуру от 24 ноября 1756 года. Ср. Lettres édifiantes et curieuses, Paris 1780, t. XXIII. Cordier, Bibliotheca Sinica, t. 1, p. 423, 426, 435–437.
[231] Бантыш-Каменск., стр. 278.
[232] Ср. Willams, The middle Kingdom, II, 305, 306: в 1767 г. в Сычуаньской провинции открылось новое гонение на католических патеров. Миссионер Gleyo был схвачен, брошен в тюрьму, прикован к цепи и только через восемь лет выпущен, благодаря ходатайству иезуита, состоявшего на службе у богдыхана. После этого миссии несколько лет были спокойны (Chinese Recorder, 1870, April–May, p. 342. Cordier, I, 425). В 1757 г., по указу богдыхана для торговли с иностранцами был открыт только кантонский порт, в котором французы устроили факторию с 1728 г. Китайское правительство отказалось открыть еще какой-нибудь порт английской торговле и всякое нарушение этого правила преследовало с величайшею строгостию. Так, напр., англичанин Флинт, пытавшийся нарушить в 1759 г. этот приказ, был посажен в тюрьму и, после трехлетнего заключения, изгнан из Китая. Мартенса, “Россия и Китай”, стр. 57 и 58.
[233] По доношению Зимина, гонение на католиков “в 1768 г. возгорелось от ссоры езуитской, происшедшей за учеников с президентом математического приказа, который (президент), озлобясь, подал богдыхану доношение на езуитов и на всех крещеных маньчжуров и китайцев в такой силе, что аки бы езуиты приводят его подданных в свою веру прелестию и приворотным лекарством, не для чего иного, как только чтоб, получивши удобный случай, склонить к бунту своих крещеных”. Моск. арх. М-ва Ин. Д. Пекин. миссии дело № 16 (1766–1769).
[234] См. выше указание на постройку загородного дворца под руководством католических миссионеров. Ср. характеристику Феодосия Сморжевского (в VIII гл.), очень сходную с настоящей.
[235] Журнал Братищева.
[236] Этого Сигизмунда иезуиты-португальцы держали в черном теле, как это показало в VIII главе. Поэтому-то он и тяготел к русским, как напр. к Феодосию Сморжевскому и Амвросию Юматову, посвящая их в тайны иезуитской политики, чем срывал свою досаду.
[237] Журнал Братищева. Попросту, значит, иезуиты подделывали документы.
[238] Журнал Братищева. Бантыш-Каменск., стр. 277, 278.
[239] Бантыш-Каменск., стр. 276.
[240] Журанл Братищева.
[241] Бантыш-Каменск., стр. 274.
[242] Журнал Братищева. Вскоре после того Владыкин по жалобам на него был заменен флигель-адъютантом Стрекаловым. На последнего также было возложено поручение отвести в Пекин жалованье для духовной миссии, но он не ездил туда. Бантыш-Каменск., стр. 288, 289.
[243] Син. арх. дело № 217.
[244] Донош. коллег. ин. дел св. Синоду от 20 августа 1761 г. № 1171 г. Син. арх. дело № 217.
[245] Донош. коллег. ин. д. cв. Синоду от 20 августа 1761 г. № 1171 г. Там же.
[246] Ведение правит. Сената св. Синоду от 24 апреля 1764 г. № 1885. Там же.
[247] Бантыш-Каменск., стр. 299. Ср. Пуцилло, стр. 82.
[248] Бантыш-Каменск., стр. 300.
[249] Бантыш-Каменск., стр. 305, 306. Ср. выше, гл. 1.
[250] В это время св. Синоду не было известно, жив ли архим. Амвросий и с каким успехом ведет дело, и производится ли ему и откуда жалованье. Тогда не доходило никаких известий от архим. Амвросия и ниоткуда по этим вопросам. Указом св. Синода от 22 июня 1761 г. (№ 86) было постановлено, чтобы, ввиду наступления времени для перемены миссии, сообщить об этом Сенату ведением и сделать запрос: отправлялся ли из России караван и посылалось ли в Пекин миссии жалованье? Коллегия ин. дел доношением своим от 20 августа 1761 г. (№ 1171) отвечала, что после 1754 г. в Пекин каравана в отправлении не было (см. выше). Следующим же доношением от 15 мая 1762 г. коллегия сообщила: китайский трибунал на запрос через лист ответил, что архим. Юматов с другими священниками и церковниками содержались в Пекине “во всяком благопризрении и довольстве”. Син. арх. дело № 217.
[251] Бантыш-Каменск., стр. 308, 309.
[252] Кропотову поручено было сначала взять из Пекина архимандрита со свитой. Донош. колл. ин. дел св. Синоду от 15 мая 1762 г. Син. арх. дело № 217.
[253] Бантыш-Каменск., стр. 309,. 311.
[254] Донош. колл. ин. дел св. Синоду от 27 мая 1764 г. Син. арх. дело № 217. Бантыш-Каменск., стр. 316.
[255] Бантыш-Каменск., стр. 314.
[256] Бантыш-Каменск., стр. 314, 315.
[257] О перемене миссии трибунал ничего не отвечал, а посылать новую было нельзя, пока не окончились пограничные дела. Донош. колл. ин. дел св. Синоду от 27 мая 1764 г. Син. арх. дело № 217. В этих видах, т. е. для связи с Китаем, и оставлена была пятая миссия в Пекине и на другой срок.
[258] Бантыш-Каменск., стр. 315.
[259] Бантыш-Каменск., стр. 316, 317.
[260] В России подумывали в то время о войне с китайцами. См. рассуждение Миллера о предприятии войны с китайцами (Бантыш-Каменск., стр. 378–393). Но мысль о посольстве также не исчезала (Бантыш-Каменск., стр. 393–414).
[261] Мартенса, “Россия и Китай”, стр. 29, 30. Бантыш-Каменск., стр. 324. Балкашина, op. citat., 48–51.
[262] Указ св. Синода коллег. ин. дел от 25 сентября 1766 г., № 1783. Син. арх. дело № 217.
[263] Син. арх. дело № 217.
[264] Донош. архим. Николая св. Синоду от 10 мая 1772 г. Син. арх. дело № 217.
[265] Архим. Амвросий устроил и православное кладбище: в нем он поставил “покои с оградою каменные”. Син. арх. дело № 217. Ср. Dudgeon, Historical sketsh, fifth part, p. 32.
[266] По рапорту сибирск. губернатора от 3 августа 1772 г., комиссар Игумнов вернулся из Пекина 13 июня 1772 г. с иером. Сильвестром, который умер в Иркутске. М. А. М. И. Д. Пекин. миссии дело № 16 (1766–1783 г.). отд. III.
[267] По указу коллегии ин. дел от 30 июня 1773 г., церковник Зимин был награжден за свою 17-летнюю службу 100 рублями, да жалованьем с 1 января по 1 июня 1773 г. — 50 рублями. Моск. арх. М-ва И. Д. Пекин. миссии дело № 16 (1766–1769 г.). Ср. Донош. иерод. Никона Зимина архиеп. Московскому Платону от 26 окт. 1775 г. По завещанию архим. Амвросия, пожитки его были вручены Стефану Зимину для передачи родному брату Амвросия, священнику Борисоглебскому (в Москве) Ивану Иванову Юматову, что Зимин и выполнил честно 15 мая 1773 г. Син. арх. дело № 217.
[268] М. А. М. И. Д. Духовн. миссии; дело № 524; Син. арх. дело № 217.
[269] М. А. М. И. Д. Миссия архим. Цвета. Син. арх. дело № 217.
[270] М. А. М. И. Д. Миссия архим. Цвета. Син. арх. дело № 217.
[271] Ср. указ св. Синода архим. Платону, учителю богословия, от 28 авг. 1767 г. № 1966. Син. арх. дело № 217.
[272] Рапорт архим. Платона св. Синоду от 3 сентяб. 1767 г. Син. арх. дело № 217.
[273] О. Даниила, четв. 47.
[274] Журнал св. Синода от 29 октяб. 1767 г. № 17. Син. арх. № 217. Колосова, лист. 70.
[275] Рапорт Афанасия, митр. Грузинского, от 6 нояб. 1767 г. о произведении иерод. Иоанникия во иеромонаха. Син. арх. дело № 217.
[276] Указ Софронию, еписк. Иркутскому и Нерчинск., от 29 нояб. 1767 г. № 2823.
[277] Указ еп. Софронию от 29 нояб. 1767 г. № 2823.
[278] Син. арх. дело № 217.
[279] Указ св. Синода архим. Николаю от 22 янв. 1768 г. № 356: инструкцию вытребовать в Пекине от архим. Амвросия. Там же.
[280] Син. арх. дело № 217. М. А. М. И. Д., дело № 524. Ср Указ св. Синода от 22 янв. 1768 г. № 357 архим. Амвросию о составе новой миссии. Син. арх., дело № 217.
[281] На основании ведения сената св. Синоду от 4 июля 1753 г., № 4096.
[282] М. А. М. И. Д., дело № 524. См. там же сведение их коллегии экономии в коллегию ин. дел от 1 и 13 февр. 1768 г. о выдаче новой миссии жалованья на 1768 г. и 500 руб. на подъем и покупку дорожных припасов; до Тобольска удовольствование 14 подводами, а до китайской границы — прогоны на счет коллегии экономии.
[283] См. выше, гл. VIII, стр. 177.
[284] М. А. М. И. Д., дело № 524.
[285] Ведением св. Синода от 29 нояб. 1767 г. № 2820. Син. арх. дело № 217.
[286] Син. арх. дело № 217. Ср. сведение из коллегии экономии в коллегию ин. дел от 1 и 13 февр. 1768 г. об исполнении именного указа Ее Величества. М. А. М. И. Д., № 52.
[287] Промеморией от 31 декаб. 1767 г. М. А. М. И. Д., дело № 524.
[288] Доклад Коллегии Ее Величеству от 23 январ. 1769 г., М. А. М. И. Д., дело № 524, лист 44; Син. арх. дело № 217.
[289] По Бантыш-Каменскому (стр. 325), “в начале 1768 г.”.
[290] От того же 31 января 1769 г. М. А. М. И Д., дело № 524.
[291] Син. арх. дело № 217.
[292] См. указ св. Синода о том же архим. Николаю от 23 сентяб. 1770 г., № 1463.
[293] См. выше, в гл. IX его доношение.
[294] Колосова, лист. 33 на об. 16 августа 1768 г. был открыт торг на Кяхте, прекращенный в 1764 г. (там же, лист. 1).
[295] См. указ коллегии ин. дел от 6 июня архим. Николаю об учениках. М. А. М. И. Д. Журн. св. Синода от 14 авг. 1769 г. № 4 на основании ведения Сената от 13 авг. № 7436 о выборе троих учеников. Син. арх. дело № 217.
[296] Син. арх., дело № 217.
[297] Указ св. Синода от 18 июня 1769 г., № 1205 коллегии ин. дел. Она была открыта в1779 г. П. В Знаменского, Духовн. школы, стр. 513.
[298] Рапорт сибирск. губерн. канцелярии св. Синоду от 15 сентябр. 1769 г.
[299] Рапорт св. Синоду Варлаама еп. Тобольского от 29 сентяб. 1769 г . Син. арх., дело № 217. О. Даниила, четв. 47.
[300] М. А. М. И. Д., дело № 524.
[301] И. Чистовича, Истор. Спб. дух. академии, 1857 г., стр. 58.
[302] Указ Сената коллег. ин. дел от 13 авг. 1769 г. М. А. М. И. Д.
[303] Он добился разрешения китайск. правительства отправлять из России в Пекин караваны через каждые 3 года, с ними переменять миссии и принимать четырех учеников. М. А. М. И. Д., дело № 524. Ср. Бантыш-Каменск., стр. 324. Колосова, лист. 62.
[304] Бантыш-Каменск., стр. 325. Мартенса, Россия и Китай, стр. 32 и 33. Колосова, лист. 70.
[305] Ответ богдыхана был редактирован иезуитами в таком виде: “Понеже россияне просили того единственно из милости, то по их прошению четырех попов, двух церковников и четырех учеников на их коште в столичный город прислать и находящихся здесь российских попов приказать сменить”. Колосова, Дипломатич. собрание дел, лист. 71 на об.
[306] М. А. М. И. Д., дело № 524.
[307] Рапорт иркутск. дух. консист. св. Синоду от 28 мая 1771 г. № 37. Донош. архим. Николая св. Синоду от 10 мая 1772 г. Син. арх., дело № 217. У о. Даниила (четв. 47) неточно 21 апреля.
[308] Рапорт ирк. духовн. консист. св. Синоду от 28 мая 1771 г., № 37. Син. арх. дело № 217.
[309] Рапорт ирк. дух. консист. св. Синоду от 13 авг. 1771 г. № 54. Там же.
[310] Там же. О. Даниила, четв. 47 на об.
[311] Колосова, Дипломатич. собрание дел, лист. 72 на об. Донош. губернатора Бриля, коллегии ин. дел от 16 окт. 1771 г. М. А. М. И. Д., дело № 524.
[312]Рапорт ирк. дух. консист. 23 марта 1772 г., № 30. Донош. архим. Николая св. Синоду от 10 мая 1772 г. Син. арх. дело № 217. У о. Даниила , (четв. 47) неточно: в первых числах декабря.
[313] Колосова, Дипломат. собрание дел, л. 73. Ср. Рапорт губернатора Бриля коллегии ин. дел от 3 авг. 1772 г. М. А. М. И. Д., № 524.
[314] Син. арх. дело № 217.
[315] От 10 мая 1772 г., накануне отъезда из Пекина комиссара Игумнова.
[316] Син. арх., дело № 217.
[317] М. А. М. И. Д., дело № 524.
[318] Син. арх., дело № 217.
[319] Син. арх., дело № 217.См. выше, гл. IX.
[320] Высочайший рескрипт иркутск. губернатору Брилю от 4 ноябр. 1773 г. М А. М. И. Д.
[321] Рапорт в коллегию ин. дел иркутск. губернатора Клички от 6 октяб. 1782 г. М. А. М. И. Д.
[322] Журн. св. Синода от 11 декаб. 1788 г. № 10. Син. арх., дело № 217.
[323] Син. арх., дело № 330 (1778 г.).
[324] Там же.
[325] Опись архим. Иоакима, лист. 55.
[326] Спб. арх. М-ва Ин. Д. 1. V. (1823-1840), карт. 5.
[327] Опись архим. Иоакима, лист. 55.
[328] См. выше, гл. VI, стр. 120 и 121.
[329] “Правосл. миссия в Китае”, Странник 1887 г., май, стр. 51.
[330] Донес. архим. Палладия Азиат. Д-ту М-ва Ин. Дел от 31 август. 1852 г. № 29 (в архиве миссии).
[331] Колосова, “Прилож. к продолжению собрания дипломат. дел”, лист. 94 и 95.
[332] Син. арх., дело № 330.
[333] См. выше, гл. III, стр. 40, и гл. VI, стр. 120 и 121.
[334] Колосова, Примеч. к продолжению дипломат. собрания дел, лист. 91–93.