АРХИМАНДРИТ ИАКИНФ БИЧУРИН - ПРАВОСЛАВНЫЙ МИССИОНЕР И РУССКИЙ СИНОЛОГ

(к 150-летию со дня кончины)

Архимандрит
Иакинф Бичурин

Года три тому назад, знакомясь с новыми книгами в магазине академической книги, я увидел новую книгу, на переплете которой стояло имя автора: Иакинф Бичурин. Как? - удивился я, - неужели это тот Бичурин, который умер в половине XIX столетия, архимандрит, бывший начальник Китайской православной миссии в первой четверти XIX века? Беглый осмотр подтвердил догадку: книга представляла переиздание одного из трудов Бичурина. Какую же ценность, - подумалось мне, - должно представлять научное наследство русского ученого, если и в наши дни находят нужным переиздавать его труды, написанные более ста лет тому назад!

Естественно, у меня возникла мысль в печатной статье нашего журнала воскресить память выдающегося русского синолога, получившего образование в духовной школе, служившего в сане архимандрита начальником Китайской православной миссии. Однако изменившиеся жизненные обстоятельства не позволили мне привести мое желание в исполнение. А между тем в мае 1953 года в институте востоковедения Академии Наук СССР состоялась «научная сессия, посвященная выдающемуся русскому ученому-востоковеду Н. Я. Бичурину» в связи с днем столетия его смерти. В восьми докладах была достаточно полно раскрыта разносторонняя и многоплодная деятельность Бичурина, прославившего русское имя в области востоковедения и, в особенности, в синологии[1].

Памятка о столетии со дня смерти Бичурина привлекла внимание ученых к личности и трудам первого в середине ХIХ века синолога и, когда выяснилось, что до самого последнего времени не было составлено собрание его сочинений, никто не занимался отысканием и изданием его рукописей[2], ученые учреждения Академии наук приступили к выяснению состояния многочисленных научных трудов Бичурина и к переизданию наиболее ценных из них. Так недавно в газетах было сообщено о том, что силами ученых Института этнографии имени Н.Н. Миклухо-Маклая Академии наук СССР выпущено с комментариями новое издание замечательного труда выдающегося русского ученого-китаиста Никиты Яковлевича Бичурина (Иакинфа) «Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена». В этом сообщении указано и второе имя Бичурина: Иакинф. Это сделано кстати, так как не только все свои сочинения Бичурин подписывал именем Иакинф, но и, вообще, после принятия в 23-х летнем возрасте монашества, он уже и в быту, оставаясь монахом, не употреблял своего «мирского» имени Никита.

Казанская Духовная
академия, где учился
иеромонах Иакинф (Бичурин)

Итак, и в наши дни имеют научное значение, нужны для научной работы, «живут», как и 100 лет тому назад, ученые труды о. Иакинфа Бичурина. Естественно, что вместе с трудами живет среди русской общественности и сам автор, самобытная и яркая личность первой половины ХIХ века.

Как бы подтверждая общее наблюдение о том, что жизнь выдающихся людей обычно бедна внешними фактами, и биография о. Иакинфа Бичурина очень скудна необходимыми данными, несмотря на то, что краткие автобиографические сведения о. Иакинф сам послал историку М.П. Погодину[3].

Никита Яковлевич Бичурин, как его звали «в миру» до принятия монашества, выходец из народа. Он был сын дьячка. Утверждают, что его отец по национальности был чуваш[4], однако, сам о. Иакинф об этом ничего не говорит. Отец Никиты проживал в селе Бичурине Чебоксарского уезда, Казанской губернии. От места своего рождения будущий востоковед и получил свою фамилию «Бичурин».

Никита Яковлевич родился 29 августа 1777 года. Видимо, мальчик уже с детских лет выделялся своими блестящими умственными способностями, если его восьмилетнего в 1785 году взяли для обучения в Казанскую Духовную семинарию. В семинарии это был «очень даровитый и любознательный ученик с отличною памятью, но при этом и с чрезвычайно живою натурою»[5]. Духовную семинарию Бичурин окончил в 1799 году. Из курса семинарского обучения он вынес общее богословско-философское образование и хорошее знание классических языков. По-латыни он говорил свободно, поскольку это предусматривалось тогдашней семинарской учебной программой. Кроме классических языков, Бичурин хорошо изучил французский, познакомился с немецким, но не знал английского языка. Из школы же он вынес уменье рисовать, что ему так пригодилось в его занятиях в Пекине.

Иркутск. Храм Воздвижения
Честнаго Креста Господня

Отличный студент, Бичурин по окончании семинарии сразу был оставлен при ней наставником и работал учителем в младших классах включительно до изучения учащимися поэзии (лиитики). Во время обучения Бичурина в Казанской семинарии произошло преобразование ее в академию, в 1798 году[6]. В это же время, в 1793 году, через Казань проехала китайская миссия Софрония Грибовского, в числе членов которой трое были из Казанской семинарии, вероятно, знакомые, а то и товарищи Никиты Бичурина.

В 1800 году 23-х летний Никита Бичурин принял монашество с именем Иакинфа[7]. В 1802 году о. Иакинфа, уже в сане архимандрита, назначили ректором Иркутской семинарии. Там он не поладил с учащимися и был переведен ректором же в Тобольскую семинарию[8]. Педагогическая работа о. Иакинфа продолжалась недолго: в 1807 году его призвали на миссионерскую работу, назначив начальником 9-й Китайской миссии.

Из сибирской провинциальной глуши на ответственную и трудную работу православным миссионером и русским ученым о. Иакинфа позвала Родина. Русское правительство того времени решило предпринять хронологически не первую попытку к установлению постоянных дипломатических сношений с таинственным Китаем, который был «закрыт» для чужеземцев, то есть для всех иностранцев. С этой целью вместе с девятой духовной миссией русское правительство в 1807 г. хотело добиться въезда в Китай и специальному посольству графа Головкина. Однако китайцы не пустили к себе членов посольства Головкина, и о. Иакинф, назначенный главой девятой духовной русской миссии, один со своими немногочисленными сотрудниками прибыл 10 января 1808 года в Пекин после полугодичного путешествия[9].

О. Иакинф охотно согласился отправиться в Китай на 10 лет пребывания в неведомой стране среди чуждого народа: его влекло в Китай не только исполнение возложенного на него дела православной миссии, но и присущая ему научная любознательность. Как он сам высказывался впоследствии, одна мысль, что в Китай нужно будет ехать через Монголию, которую немногие видали своими глазами, восхищала его[10]. Конечно, еще больший научный интерес должен был представлять громадный и по населению, и по территории Китай, имеющий такую древнюю и своеобразную культуру.

Отец Иакинф (Бичурин).
Изображение его во
время пребывания в Китае

Естественно, что, прибыв в Китай, о. Иакинф «нашел свое жизненное призвание» в научном изучении для своей родины и, вообще, европейцев Китая. Эта высокая задача всецело захватила о. Иакинфа, и делу изучения Китая и народов Азии он отдал всю свою жизнь.

История пекинской миссии выдвигает время управления миссией о. Иакинфом как переходную эпоху в жизни пекинской миссии. «С этого времени миссия постепенно выходит из своего заброшенного и плачевного состояния, в каком находилась в первые 100 лет своего существования»[11].

Если интеллектуальный уровень миссионеров, предшественников девятой миссии, в большинстве своем был таков, что «китайцы считали за великий стыд иметь своими учителями диких и неученых людей, не знавших ни их церемониальных обычаев, ни разговоров»[12], то о. Иакинф со всей энергией и страстностью старался выправить этот недостаток, отдавшись всецело изучению той страны и народа, куда он был послан своей Родиной. Научные интересы изучения Китая и Азии и оказались превалирующими в характеристике о. Иакинфа как китайского миссионера.

Сразу же по прибытии в Китай - «на второй день» - о. Иакинф отдался изучению жизни, нравов, мировоззрения китайского народа, а для достижения этой цели должен был научить, прежде всего, китайский язык. О. Иакинф жадно искал помощи в литературе о Китае у европейцев, изучавших Китай. Естественно, что он обратился к деятелям католической миссии в Китае, к иезуитам, крепко обосновавшимся в Пекине лет за сто до русских, близко познакомившись с иезуитами, о. Иакинф через них же получил возможность изучать труды их предшественников - Семедо, Майла, Грозье и другие, находившиеся в богатой португальской библиотеке Пекина[13]. Однако, полученные из этих источников сведения не удовлетворяли о. Иакинфа. Он не хотел также успокоиться изучением одного письменного китайского языка, как то практиковалось до него в пекинской миссии. Первой задачей своей деятельности в Китае о. Иакинф ставил живое и полное усвоение китайского языка. Ему нужен был хороший китайско-русский словарь, а его-то и не было у русской миссии.

Посольский двор
и православный монастырь
в Пекине

Когда о. Иакинф обнаружил, что данный ему католическими миссионерами словарь с латинским переводом Базиля де-Глемона имеет существенные недостатки, то он для серьезного изучения китайского языка принял свой, особый способ. Этот способ состоял в том, что параллельно с занятиями по словарям и литературным произведениям с китайскими начетчиками о. Иакинф постоянно посещал улицы, кварталы Пекина, где всегда было большое скопление народа, и происходила оживленная торговля. Также о. Иакинф был неутомимым посетителем всех, периодически устраивавшихся в больших монастырях Пекина ежемесячных ярмарках. Для лучшего достижения поставленной цели изучения китайского языка из уст и языковой практики самого творца его - китайского народа, о. Иакинф считал целесообразным не выделяться из народной толпы, а потому позволял себе ходить по улицам Пекина в китайской одежде. Так «с улицы», непосредственно из речи китайского народа собирал о. Иакинф китайские слова и учился их пониманию и обозначению, пока за первые четыре года пребывания в Китае не составил для себя небольшой энциклопедический словарь употребительнейших слов с русским переводом[14]. Затем о. Иакинф перевел маньчжуро-русский словарь[15].

Открывшаяся научная деятельность поглотила все духовные силы о. Иакинфа. Своей научной работе он отдался с исключительной любовью и самоотвержением. Проверив свои силы к научной работе, о. Иакинф поставил целью всей своей жизни принести пользу своему народу как подлинно-научный русский синолог. Все 13-летнее пребывание о. Иакинфа в Китае (с 10 января 1808 года по 15 мая 1821 года) было напряженным научным подвигом по разностороннему изучению Китая. Начав с труда по составлению китайского словаря для нужд своей миссионерской деятельности, о. Иакинф за период своего пребывания в Китае вырос в первоклассного русского ученого, передового и для западно-европейской науки.

Всецелое погружение в науку китаеведения отвлекло о. Иакинфа от руководства пекинской православной миссией. Из о. Иакинфа за время пребывания в Китае сложился внимательный русский синолог, в образе которого совсем растворился русский православный миссионер... Для миссионерской деятельности у начальника миссии, занятого исключительно научными интересами, просто не хватало ни времени, ни сил. С годами миссия пришла в упадок, а политические условия существования были причиной ее полной запущенности. И Министерство иностранных дел, и Св. Синод получали тревожные донесения о состоянии китайской миссии, в силу которых миссия и была не только отозвана, но и о деятельности ее членов возникло судебное дело «девятой пекинской миссии».

К духовному суду Св. Синода был привлечен весь остававшийся в живых (четверо умерло) состав духовенства Пекинской миссии в числе начальника архимандрита Иакинфа, двух иеромонахов - Серафима и Аркадия, иеродиакона Израиля и двух причетников Яфицкого и Пальмовского. Суровые и, видимо, злостно сгущенные и преувеличенные обвинения предъявлял лично Иакинфу Бичурину Иркутский генерал-губернатор Пестель. Он доносил, что «Иакинф ведет в Пекине развратную жизнь, выходит в публичные места в неприличном виде и одеянии, бывает в театрах, трактирах и в вольных домах, пьянствует, не совершает служб церковных и, вообще, не исполняет своего долга и миссионерских обязанностей»[16]. Видимо, доносители были настолько «злоневежественны», что изучение чуждого языка, без знания которого миссионер просто переставал быть миссионером, представляли вполне возможным, если им будет заниматься монах-миссионер в своей наглухо закрытой келье... Наиглавнейшим же миссионерским делом доносители считали возможно частое совершение церковных служб, чем именно во вторую половину своего пребывания в Пекине и не занимался начальник миссии...» Доносители договаривались и до того, что обвиняли о. Иакинфа - в избиении кучера, дравшегося с товарищем в присутствии о. Иакинфа, а также в таком жестоком избиении какой-то старухи, что та на третий день умерла...»[17]

На основании резких донесений сибирского губернатора и начальника десятой миссии архим. Петра, не симпатизировавшего о. Иакинфу, девятая миссия предавалась духовному суду за неисправное поведение в Китае и допущение беспорядков в делах миссии[18].

Главными пунктами обвинения о. Иакинфа как начальника миссии были: а) продажа (по мнению исследователя - «сомнительная» ) части посольского двора, б) заклад некоторых оброчных статей, оказавшихся налицо при последующих миссиях, в) небрежное обращение с церковною утварью, часть которой была также заложена, и, наконец, г) допущение открытия игорного дома в здании, принадлежавшем миссии и отдававшемся в наем[19].

Разбирательство дела в Св. Синоде в 1822 году «в противозаконных поступках архим. Иакинфа и других лиц бывшей пекинской миссии» окончилось осуждением привлеченных к делу лиц. Св. Синод определил «архимандрита Иакинфа, как недостойного носить звание священнослужителя, лишив сана архимандрита, оставить под строжайшим надзором навсегда в Валаамском монастыре»[20].

Иеромонах Иакинф
в годы своего
пребывания
в Китае

Едва ли Министерство иностранных дел, которым руководил граф К.В. Нессельроде и в ведении которого находилась пекинская миссия, признавало за о. Иакинфом всю ту сумму злостных преступлений, о которых доносили Пестель, Трескин и архим. Петр. Своим отношением к о. Иакинфу, как к своему подчиненному чиновнику, Министерство иностранных дел как раз и показывало, что оно не признает за ним уголовных деяний, а лишь вынуждено считаться с обвинением его синодским решением в церковных преступлениях. Конечно, не за уголовного преступника, а за своего выдающегося служащего и ученого ходатайствовал перед государем Александром I министр иностранных дел К.В. Несседьроде. О результате этого ходатайства К.В. Нессельроде министр духовных дел и народного просвещения князь А.Н. Голицын 27 августа 1823 года сообщил ему, что его величество соизволил на приведение в исполнение решения Св. Синода, осуждающего архим. Иакинфа за разные проступки, которыми он омрачил сан свой, на лишение сего сана, с отсылкой навсегда в монастырь, не признавая справедливым оказать снисхождение к трудам его в ослабление законов, когда и в гражданской службе не должны быть терпимы порочные лица»[21].

В наше время, по прошествии 132 лет с нашумевшего дела девятой китайской миссии, преступления членов этой миссии и ее начальника о. Иакинфа Бичурина представляются в ином свете.

На что могло рассчитывать светское и духовное начальство, посылая девятую миссию в Китай? Сохранившиеся от того времени документы доказывают, что невозможно было возлагать какие-либо широкие надежды и ждать утешительных результатов от работы миссии о. Иакинфа. Его миссия работала не только в лучших, но, вследствие событий в России, даже в худших условиях.

В начале XIX века не только русская, но и другие христианские миссии, работали в «закрытом» Китае с большими трудностями и имели очень малый успех. Если заинтересоваться возможным размахом миссионерства русских, то приходится изумляться необычайно малому объему этой работы. Оказывается, миссионеры не только должны были ограничить свою проповедь территорией города Пекина, но их могли ожидать лишь единичные случаи обращения китайцев в православие. Фактически русские православные миссии посылались не для прямой цели обращения китайцев в христианство, но для удовлетворения религиозных нужд так называемых «албазинцев». Под этим именем в Китае были известны потомки русских, оказавшихся в Пекине с очень древних пор.

Верно замечание русского историка, что «русский дух издавна витал в «поднебесной империи». Россия и русские были хорошо известны в китайских памятниках монгольского периода. Монголы целыми тысячами приводили в Китай пленных россиян, так что в начале XIV века последних было очень много в гвардии богдыхана»[22]. Конечно, эти пленные русские в течение столетий растворились в огромном океане китайской нации. Судьба же албазинцев оказалась несколько иной.

Албазинцы появились в Пекине в 1685 году. Это были пленные казаки из крепости Албазии, которую построили казаки из дружины Хабарова на р. Амуре. В начале 80-х годов XVII века на Амур пришли китайцы, которые разрушили русскую пограничную крепость, а жителей ее увели в Китай. Китайское правительство предоставило достаточные материальные возможности для трудовой жизни пленных, а также и полные гражданские права. Однако довольно быстро албазинцы усвоили дурные бытовые привычки китайцев, кроме того, будучи обеспеченными и сытыми, они начали проявлять свою широкую «русскую натуру» в своеволии и бесчинствах. Тогда китайское правительство отдало потомков албазинцев в солдаты и даже подвергало высылкам из Пекина. Женатые на китаянках, к XIX веку албазинцы совершенно скитались и, кроме обличья, русского в них ничего не осталось»[23].

Перед о. Иакинфом предстала горсть потомков русских, в типичном виде албазинцев, считающих своей наследственной обязанностью и занятием службу в гвардии китайского богдыхана и потому незнающих никакого ремесла, презрительно относившихся ко всякому труду и занятию.

Хорошо понимая, что албазинцам грозит скорое и полное национальное вырождение, русское правительство и ставило перед духовной миссией в Китае задачу поддерживать албазинцев не только духовно в национально-православном духе, но и материально. Такой труд первые пять лет своего существования в Китае и несла православная миссия о. Иакинфа. Она поддерживала в албазинцах православие совершением богослужения, исполнением треб, проповедью, а также помогала им материально, пока у нее не истощились денежные средства.

Каков же мог быть размах миссионерской деятельности о. Иакинфа? Каких результатов можно было ожидать от его миссии?

Храм Православной миссии в
Пекине. Фото 1930-х гг.

Оказывается, что, кроме потомков албазинцев, православных, то есть обращенных в христианство китайцев не было в сколько-нибудь значительном большинстве ни до него, ни при нем, ни непосредственно после него. Так малое стадо православных албазинцев в 1810 году определялось всего в 35 человек, в 1820 году оно опустилось до 22-х человек. Преемник и враг о. Иакинфа архим. Петр сумел крестить всего 53 албазинца, тогда как 44 так и остались некрещенными, что и давало общее число албазинцев около 100 человек обоего пола, живших в 16 дворах[24]. Если обратить внимание на печальный случай, когда одна из предшественниц девятой миссии, миссия Амвросия Юматова, будучи задержана из-за неприсылки смены из России, вся легла костьми в чужой стране[25], - то становится неотвратимым вывод о необычайных трудностях работы православной миссии в Китае в XVIII и в первой половине XIX веков и о невозможности ожидать от ее работы блестящих результатов.

В отсутствии таких результатов и обвинили миссию о. Иакинфа, намеренно забыв, в каких условиях пришлось находиться миссии в последние 5-6 лет.

В начале своей деятельности миссия получила положенные по штату средства авансом на 5 лет предстоявшей работы. А затем правящий Петербург забыл о китайской миссии, всецело поглощенный борьбой с Наполеоном. Война 1812 года и поход в Европу 1813-1815 годов требовали напряженной концентрации всех духовных и материальных средств России. Китайская миссия осталась совершенно без средств. Как можно было думать о ежедневном богослужении, о ремонте храма, о церковной утвари, когда члены миссии в полном смысле голодали и осаждали о. Иакинфа требованием денег. Не получая их от начальника, члены миссии занялись побочными заработками, лишь бы добыть себе пропитание. Единственными средствами содержания голодающих членов миссии была ежегодная денежная и натуральная субсидия китайского правительства, однако она была явно недостаточной. Миссия пришла в полный упадок, в ней прекратилось отправление богослужения за полным отсутствием богомольцев, так как лишенный средств о. Иакинф не мог «поддерживать христианство среди албазинцев без денежных подачек им»[26].

Оставив прямое дело, миссия за полной невозможностью его продолжения, о. Иакинф со всей энергией и решительностью своего характера обратился к изысканию средств для поддержания существования вверенных его попечению членов миссии. С этой целью он занял деньги у ростовщиков, заложил часть церковной земли и церковной утвари, кое-что из имущества миссии распродал, разрешил одно из зданий миссии сдавать в аренду под игорный дом. Понятен ужас преемника о. Иакинфа, увидевшего полное расстройство и распад миссии, но непонятно его нежелание вникнуть в причины упадка деятельности миссии, понять необычайные затруднения начальника миссии, поставленного в необходимость или остаться с имуществом миссии, но без людей, иди же поступиться мертвыми предметами, чтобы сохранить живыми людей миссии.

В Петербурге должны были бы знать, как плохо были подготовлены к своему трудному миссионерскому служению в Китае рядовые члены не только миссии о. Иакинфа, но и, вообще, наших китайских миссий. Имея очень ограниченный круг деятельности в виде совершения богослужения для малочисленных молящихся, члены миссии имели очень много свободного времени. Не имея ни высоких интеллектуальных интересов, ни настойчивости и терпения для преодоления трудностей изучения китайского языка, члены миссии, даже не исключая и студентов миссии, прикрепленных к ней для специальных занятий синологией, погружались в «аномалии» жизни, которые определялись как русским, так и китайским начальством как «леность, пьянство и другие распутства». В пограничной Кяхте китайский чиновник в 1817 году жаловался русскому, что в Пекин посылались русские «люди без поведения»[27].

Тем удивительнее и ярче встает перед нами личный научный подвиг о. Иакинфа в Китае, в результате которого начальник православной китайской миссии сделался знаменитым русским синологом, заслужив в то же время порицание и осуждение как духовный глава миссии. Едва ли такое превращение русского архимандрита в ученого китаеведа можно объяснять тем, что о. Иакинф был «нерелигиозным миссионером», как выражается современный советский исследователь[28].

Такое утверждение, давая пример невозможного для начала XIX века противоречивого сочетания понятий, противоречит и тем сведениям, которые мы имеем как о начальном периоде деятельности о. Иакинфа, так и о последнем научном периоде его жизни в Петербурге.

1953 год

Продолжение следует

Примечания: